На четвертый день я решилась. Придуманная мною ложь была тщательно подвергнута всестороннему испытанию на прочность и наконец обрела твердость кристалла. Открыться матери я решилась бы только в горячечном бреду, поэтому пришлось прибегнуть к помощи одноклассника.
Сосед по парте Антон был на перемене загнан в угол, где я вкратце шепотом доверительно поведала ему о своем затруднении, предварительно взяв клятву молчать и никому не рассказывать. Антон округлившимися глазами посмотрел на меня и безропотно протянул телефон, ради которого собственно и был мобилизован в ряды отряда по противодействию преступности.
Скрывшись от любопытных взглядов под лестницей и строго-настрого приказав Антону стоять на страже моей приватности, я постаралась укрыться от школьного гвалта под курткой. Потом набрала дрожащими пальцами номер телефона, коряво написанный на смятой бумажке. Каждый гудок в трубке отзывался в сердце, заставляя кровь новым рывком устремляться по венам. Но вот трубку взяли, и, услышав на том конце знакомый усталый голос, я испытала облегчение человека, который смог, балансируя, донести до конца комнаты стопку хрупких стаканов и тарелок.
Вадим Михайлович, это я, Ксюша. То есть Ксения Гладышева, голос сорвался и дал слабину. Я испугалась, что мужчина не помнит меня и мне придется объяснять ему, откуда у меня его номер телефона, но полицейский опередил меня.
Я помню, девочка. Что у тебя случилось?
Вы нашли преступника? Ну того, который сделал это с Настей? произнести слово «убил» было страшно, к тому же короткое и емкое слово не могло вместить весь размах крыл ужаса, который я испытала, увидев дело рук неизвестного палача.
Нет, деточка, пока нет. Но ты не волнуйся, мы обязательно его найдем
Я не поэтому звоню, торопливо перебила я мужчину, боясь, что он не даст мне сказать самое главное, и просто отобьет мой звонок, закончив говорить привычную фразу.
А зачем же?
Понимаете, я вспомнила очень важное. Очень важное, этими повторениями я словно пыталась заразить собеседника своим жаром. И мне надо с вами поговорить. Это не пустяки. Это очень важно, продолжала я повторять, как попугай, заготовленную фразу в надежде на отклик.
Хорошо. Я приеду. Когда ты будешь дома?
Ой нет! Только не домой.
А куда?
Вы можете подъехать к школе? Я заканчиваю в 13.20.
Хорошо. Буду ждать тебя около входа в школу.
Спасибо.
Телефон выскользнул из потных рук и вернулся к своему законному владельцу. В глазах Антона стоял невысказанный вопрос.
Он приедет, кивнула я головой, и Антон поднял вверх большой палец.
Я увидела Вадима Михайловича сразу же, как только вышла из школы. В своей синей ветровке и джинсах он ничем не выделялся из толпы встречающих первоклашек родителей, но в отличие от них его лицо не озарилось радостью встречи, а скорее стало более сосредоточенным.
Вадим Михайлович! Это я, Ксюша, снова повторила я ту же фразу, робко подходя к мужчине, и махнула Антону, чтобы он не ждал и уходил домой.
Друг послушно кивнул и пошел, ежесекундно оглядываясь.
Где у вас тут можно присесть и спокойно поговорить? спросил мужчина.
Давайте за школой. Там скамейки есть.
И я, волнуясь, повела Вадима Михайловича за собой. Мы уселись на облезлую скамейку за кустами боярышника, и я сбивчиво и путано поведала полицейскому свою домашнюю заготовку. Дома мне казалось, что моя ложь будет отскакивать от зубов, а голос звенеть колокольчиком, но не тут-то было: в колокольной толще были скрытые от глаз тайные раковины, поэтому он звучал надтреснуто и фальшиво. Я мучилась, краснела и бледнела, однако упрямо продолжала идти по намеченному пути. К счастью, мое волнение и сбивчивость в конечном итоге пошли мне на пользу, поскольку Вадим Михайлович принял их за волнение искренности. Он достал блокнот и стал делать пометки, уточняя еще раз детали.
Так ты говоришь, что видела, как он из гаража выходил?
Да. Я за углом присела, чтобы гольф подтянуть. Он меня и не заметил. Оглянулся по сторонам, дверь притворил и быстро пошел.
А ты уверена, что узнала его?
Конечно. Там близко было. Можете сами проверить.
А почему сразу не сказала?
Испугалась я. И растерялась. Но это точно он был.
Ну хорошо. Я проверю все.
Вы только маме не говорите, пожалуйста. Заругает.
Хорошо.
Дядю Борю взяли через двое суток. Весь двор наблюдал, как его посадили в машину и увезли в полицию. Соседки возмущенно обсуждали, как можно было вообще подумать на такого милого человека. Такой, дескать, безобидный и добрый человек. С ребятишками возился, угощал постоянно. Видимо, эти полицейские совсем отчаялись найти настоящего преступника, вот и взяли первого попавшегося невинного человека. А убийца уже давно за тридевять земель от нашего города.
Однако вскоре страшная правда прогремела во всеуслышание: образцы ДНК, оставшиеся на теле девочки, совпали с образцами дяди Бори, в его квартире нашли какие-то вещи Насти, измазанные в крови, и вина мужчины была неоспоримо доказана. И тут же двор взорвался в крике искреннего возмущения противоположного свойства. Дескать, всегда Бориса подозревали в нехорошем: и рядом с детской площадкой специально, мол, терся, чтобы за девчонками подглядывать, и конфетами подманивал, и вообще взгляд у него был подозрительный, да и не женат короче, полный набор признаков маньяка.
Престарелая мать дяди Бори долго не хотела верить, что ее замечательного сына обвиняют в таком ужасном преступлении, но когда осознала чудовищную правду, попала в больницу с инфарктом, после которого еле оправилась и уехала куда-то из города. Их брошенная квартира зазияла выбитыми стеклами, а дверь всю измазали граффити. Кажется, жилье потом долго продавали, пытаясь копеечной ценой завлечь не особо брезгливого покупателя.
Я умолила Вадима Михайловича не выдавать меня и не говорить никому, что это я навела полицию на убийцу, которого без моей помощи вряд ли когда-нибудь смогли бы вычислить. Мне не хотелось привлекать к себе лишнего внимания, даже вообще говорить на эту тему мне было неприятно. К тому же обман, на который я пошла, все еще тянул за подол мою совесть.
Но разве могла я сказать Вадиму Михайловичу настоящую правду? Разве поверил бы мне взрослый человек, полицейский, если бы я призналась, что никакого дяди Бори я у гаража не видела. Зато сразу же, как только приоткрыла гараж, почувствовала на месте убийства присутствие знакомой ауры этот мерзкий, с металлическим привкусом запах, запах беды и кровожадного вожделения. Запах, который я так хорошо помнила и который всегда вызывал во мне тошноту и ужас. Этот подспудно ожидавший своего подтверждения ужас давно валялся в дальнем ящике моего сознания недописанным листком, и только теперь был окончательно завершен и увенчан оттиском кровавого штампа.
ГЛАВА 11. Сергей. Противостояние
Сергей отошел подальше в сторону от лежащих в шезлонгах людей и достал телефон. Ветер трепал рубашку: то просовывал свои ласковые прохладные пальцы под ткань и игриво оглаживал кожу, то облеплял ткань вокруг тела, чтобы через секунду попытаться сорвать одежду с детской непосредственностью. Море едва заметно колыхалось густой синей массой воды, а солнечные блики мельтешили в глазах даже при опущенных веках.
Сергей поставил ногу на нижнюю планку бортика, или как там его называют на корабле, это он не знал и, если честно, не испытывал ни малейшего желания узнать. Если бы не жена, Сергей ни за что не поехал бы в этот дурацкий круиз по Средиземноморью. Больше всего ему хотелось сейчас уехать на дачу, завалиться там в траве среди тоненьких березок и лежать, слушая, как листья о чем-то перешуршиваются между собой на языке облаков, ветра и дождя. Глядеть, как вершины деревьев в плавном танце то соединяются друг с другом, то разъединяются, открывая в прорехе теплое, как парное молоко, небо, ласковое-ласковое, а не жгучее и пронзительное, как здесь. Возникшее вдруг желание прикоснуться рукой к гладкой, облезающей белыми лоскутами березке было таким сильным, что Сергей даже сжал руку в кулак.