Потом я схватил Ленку за руку и потащил её в бар.
Ты почему позволяешь каким-то пидорасам целовать себя?!! орал я, не взирая на окружающих, и они пучили на меня глаза, словно аквариумные рыбки.
А что такое? Ты ревнуешь меня?
Вот ещё! Элементарная брезгливость!
А как у тебя с этим, когда ты тащишь в нашу постель всякую шваль? спросила она с беззаботным лицом и совершенно спокойным тоном.
Я просто обомлел это был самый настоящий удар ниже пояса. «Она знает про Таньку, побежали в голове ссыкливые мыслишки. Да что там про Таньку..? Она знает всё и не подаёт виду. Боже, какое коварство! Кто я для неё? Любимый пёсик, которого она отпускает с поводка, чтобы он вдоволь нагулялся? Чтобы встречал и вилял хвостиком, когда она приходит с работы? Она совершенно меня не ревнует, а значит не любит, и возможно сама изменяет».
И ещё я хотела тебя спросить Почему ты везде устраиваешь срач, где бы ты не появился?
В каком смысле?
Ты ни с кем не можешь ужиться. Ты со всеми конфликтуешь. Мы с тобой прожили десять лет
Девять, поправил я.
только потому, что я была довольно терпима к тебе и не выносила мозг по любому поводу. Меня все подружки спрашивают: как ты живешь с этим монстром?
И что ты отвечаешь?
Что дрессировать хищников гораздо интереснее, чем лошадок.
И друзья терпят твой ужасный характер, продолжала она свою блистательную партию, и на работе ты срёшься даже с начальством, и родители тебя не понимают, бедолагу, и ребёнок-то тебя не любит, как ты считаешь Весь мир против тебя!
А разве это не так? Вся моя жизнь была сплошной бойней.
Ты сам выбрал такую жизнь, парировала она.
А карма? Ты не веришь в судьбу?
Карма это лишь оправдание твоих поступков, заявила она с торжествующим видом, и я совсем поник, и даже опустил головку, как ландыш серебристый.
А зачем ты с этим Она запнулась, подбирая более мягкое определение. жалким педиком устроил какие-то непонятные тёрки? Перед кем ты хотел рисануться? Кого ты хотел удивить?
Тебя, золотце, ответил я, глупо улыбаясь.
Меня? Она сморщила обезьянью мордочку. Меня?!
Ты бы очень меня удивил, молвила она, закатив глазки, если бы не стал этого делать Но ты слишком предсказуем.
Она забралась на высокий стул возле бармена, и, откинув отрицательным движением головы мелированную чёлку, попросила у него «Мартини Бьянко» он улыбнулся ей в ответ самой очаровательной улыбкой.
Любезный, а мне, пожалуйста, водочки! крикнул я, но бармен даже не повернул головы в мою сторону.
Я был словно невидимка: меня никто не замечал, и даже этот наглый «халдей» делал вид, что меня не слышит. Мне пришлось дважды к нему обратиться, прежде чем он плеснул мне в рюмку пятьдесят граммов «Финляндии».
Впервые я чувствовал себя полным ничтожеством: никто из местного бомонда не воспринимал меня всерьёз, и это было довольно странно, потому что в своей жизни я редко сталкивался с амикошонством, в общей массе люди боялись и уважали меня.
Я так думаю, местные рафинированные людишки видели во мне антагониста этакого бродягу из Нижнего Тагила, мужика грубого, лишённого вкуса, не имеющего денег и креатива, чтобы их зарабатывать. Я был для них пришельцем с другой планеты.
В знак протеста я накачался дармовым алкоголем и отправился гонять шары на зелёном сукне. Бильярдная находилась на втором этаже развлекательного центра «Малахит». С маркёром мы раскатали «американку», и он разгромил меня со счётом 8:2. Я не очень на него обиделся, потому что парнишка играл просто феноменально: у него получались и «свояки», и «чужие», и даже «дуплетом» он забивал таких красавцев, что у меня в мошонке становилось щёкотно.
Мы раскатали вторую партию, и в этот момент в зале появилась Леночка. Она попыталась приобщить меня к клубной жизни: «Пойдем потанцуем. Пойдем Я познакомлю тебя с интересными людьми. Эдуард! Прекрати гонять эти чёртовы шары!» но я молча отодвинул её в сторону, отягощённый свинцовой обидой, и лихо вколотил прямого шара в угловую лузу. Поджав губки, она уходила вдоль столов, виляя роскошными бёдрами.
В ту ночь, или точнее сказать под утро, мы вернулись в нашу маленькую уютную квартирку с прицепом её «друзей» на after-party. Людишки были прикольные экзотическая флора и фауна большого города: музыкант, арт-директор, танцовщица, стриптизёрша, промоутер, и даже был какой-то молодой человек, которого никто не знал, но он притащил с собой пару бутылок «Дом Периньон» и три грамма кокаина.
Мансурова любила эти «утренники», а я отрешённо сидел у окна, глубокомысленно курил, догонялся водочкой, а иногда, широко открыв рот, выдавал громкое «у-у-у-а-а-а-у-у», от чего вздрагивала тусовка и принимала позицию на старт.
Когда над крышами домов поднималось солнце, я уходил в дальнюю комнату Они ещё галдели какое-то время, а потом начинали расходиться. В утренней тишине хлопала железная дверь, эхом разлетались пьяные голоса и гомерический хохот, кто-то петушиным фальцетом запевал, и все остальные подхватывали: «Этих дней тревоги, не забыть их никогда, не вернёшь обратно Улетели навсегда-а-а-а!!!» Толпа исчезала за поворотом, постепенно затихали голоса, и только птички чирикали на проводах.
И когда лёгкий сон уже туманил разум, Ленка ныряла под одеяло, пропахшая куревом, разящая винным перегаром, беспрестанно икающая, и прижималась ко мне всем телом. Она пальчиками пробегала по рельефному прессу, её рука опускалась всё ниже и ниже, а я начинал усиленно храпеть или бормотал невнятным голосом: «Левый верхний винт в правую лузу» или «Рикошетом от борта в среднюю». Через минуту она уже спала, дёргаясь всем телом, а я таращился в бледный просвет окна и долго не мог уснуть Что происходит? Куда нас несёт? Почему не радует весна? Почему любовь приносит только разочарования? Почему мне так стыдно за всё, что я делаю?
С одной стороны было весело, а с другой как-то страшновато. Я прекрасно помню, как покатился по февральской наледи под хрустальный звон бокалов, всё было очень легко и просто. «Жизнь приятнее прожигать, чем тянуть эту чёртову лямку. Над собою можно поржать и попрыгать как обезьянка», повторял я дурацкий стишок, опохмеляясь утром в понедельник и выпивая уже в четверг.
Все выходные были пьяные, и я совершенно забыл, что когда-то выбирался по субботам в тренажёрный зал, а по воскресениям на волейбол, но это было в Нижнем Тагиле, а теперь моя жизнь постепенно погружалась в хаос ЕКАТ буквально тонул в наркотиках, захлёбывался в алкоголе и в неуёмном веселье, а я растворялся в гулкой пустоте ночных улиц, подземных переходов, станций метро, в расплывающихся на мокром асфальте огнях светофоров и мерцающих реклам, в переливчатых сотах многоэтажных домов, и прятался от любопытных глаз за пеленой летящего над городом мокрого снега.
Одного крепкого паренька из шоу-балета унесло с двух «паровозов» он рухнул со стула как подкошенный. Его за руки и за ноги отнесли на диван, и я положил ему на лоб мокрое полотенце. Слабоват оказался Вова, а через меня целый «товарняк» проходил, как сквозь туннель. Суточная доза алкоголя росла неимоверно. Мне было страшно, но я не подавал виду. Я убеждал себя в том, что все так живут все пьют, употребляют наркотики, гуляют так, словно мы стоим на краю апокалипсиса. Это нормально сожалеть не о чем. В то время мы редко вспоминали, что у нас есть ребёнок. Нам казалось, что он в надёжных руках, и это была самая чудовищная иллюзия.
В апреле совершенно пропал гормон радости, и ко всему прочему, испортилась погода: беспрестанно шёл дождь. По воскресеньям с похмелья была такая скука, что я не знал, куда себя деть. От одной затяжки сигарета выгорала до самого фильтра, заполняя лёгкие невыносимой горечью. Бутылка пива теряла вкус после двух глотков, и даже немецкая «Bavaria» превращалась в ослиную мочу. По утрам организм отказывался принимать водку. Да что там говорить, я на неё смотреть не мог меня передёргивало.