Глава 2
Противно.
Противно быть зависимым от кого-то, даже если это твоя родная мать.
Мама Мамочка Нет, на «мамочку» вслух язык не повернётся. Но что-то стало с моей мамочкой. После того как
Она стала кричать на телевизор. Она разговаривает сама с собой и думает, что я ничего не слышу. Но я ведь парализованный, а не глухой и не слепой. И не дурной.
Наверно, если бы я был слепым, глухим и дурным, мне было бы легче. То есть если бы я стал овощем. Или фруктом. Сухофруктом
Или бы умер сразу под той самой незнакомой скалой. Вероятно, это стало бы лучшим выходом. Для меня и для матери. Я бы взлетел на небо или ещё куда-нибудь, а мать Ну, поплакала бы. И успокоилась. Жила бы дальше.
А так мучимся оба.
Такие мысли очень здорово одолевали меня раньше, сразу после выписки из больницы. Сейчас всё как-то изменилось. Нет, совсем не исчезло. Но Раньше мама в подобной ситуации начинала меня жалеть.
Это происходило примерно так:
Бедный ты мой сынок, нет у меня сил смотреть на тебя нет сил смотреть, как ты мучишься Да лучше бы я сама сто раз легла на твоё место! И где она взялась на нашу голову, эта скала! Господи, да за что же нам такое горе! Господи, помилуй!..
Мама, не надо!
Не надо! Надо, сто раз надо! Может, Бог, там, наверху, услышит, как я кричу! У-у-у!..
В материнских причитаниях слышался настоящий волчий вой. Так, наверно, воет волчица, у которой на глазах уродуют её волчат.
У-у-у!.. За что? Почему? Думала, внучат буду нянчить!
«Внучат волчат. Удар ниже пояса. Умеет. Мама это умеет. Мать плачет о своём. А у меня своё» думал я при этом.
Я, как мог, останавливал мать:
Ма, не трави душу! Если бы от нытья что-то могло измениться, я бы ныл похлеще тебя.
Прекрати мать одёргивать! Мне только и осталось, что поныть в своё удовольствие.
Ну, тогда ной. Вопи себе на здоровье.
Тьфу на тебя! поджимает губы мать. Всю охоту отбил.
Такой наш диалог повторяется периодически. Раньше повторялся чаще. А сейчас мать всё больше крестится и быстрее успокаивается. Иногда просто молчит.
Наши с матерью диалоги протекают по-разному. С разными вариациями. Иногда мать срывается на крик. Иногда я срываюсь. У меня тоже нет особых радостей, разве что повопить и поныть.
Рядом только мать. Вот и вопим друг на друга.
А если бы за мной некому стало ухаживать? Вдруг бы с матерью что-то случилось? Есть, конечно, интернаты, куда меня могут определить.
Ха! Я жалею себя, а не мать! Но кто из нас больше достоин жалости? Или мы оба её недостойны? Потому что я где-то читал, что жалость унижает человека.
Но, извините, как же хочется иногда, чтоб тебя просто кто-то пожалел Именно тебя, такого, как ты есть, а не себя рядом с тобой.
То есть если первое положение принять на веру, то можно сказать так: «Ох, как хочется, чтоб кто-то тебя унизил! Тебя, именно тебя, такого, как ты есть»
Ерунда.
Жалость не унижает. Жалость это первая ступенька, с которой начинается что-то иное. Помилование. Может, даже милосердие. Вот как загнул.
Короче, что-то произошло со мной. Что-то сотряслось в моей голове видимо, в тот момент, когда ломался позвоночник. Когда ломались мои шейные позвонки, шестой и седьмой, и при этом сжимался спинно-мозговой канал. Сдавливая мой спинной мозг.
Во-первых, я стал почему-то лучше слышать и лучше видеть. Чисто физически и ещё между строк.
Во-вторых, хоть я и смотрю в комп и даже могу что-то набрать на клаве, но меня напрочь вышибло из ВКонтакте, Инстаграма и Фейсбука. Я просто не могу смотреть глупые картинки и читать глупые комменты. Я забанил всех своих френдов. Хотя мог бы и не стараться просто «улетучиться», и всё. Я исчез, и мне не хочется возвращаться.
Я не могу передать, как мне противно. Как будто там другой мир, а я теперь перешёл в новое измерение. Наверно, так оно и есть. Измерение стало совсем другим.
Кроме того, я не могу теперь играть в игры. Даже в те, в какие играл раньше и гордился, что дошёл до какого-то уровня. Игры кажутся мне сейчас каким-то страшным изобретением для отъёма времени у населения. Более того. Однажды мне показалось, что это изобретение для отъёма жизни. Как отрезало.
Никому сказать об этом я не могу. Просто не играю.
Но уровни это хорошо придумано. Кто-то умный придумал про уровни, но, наверно, и сам не понял, что́ он придумал.
Зато я теперь понял. Теперь, когда я перешёл на другой уровень. Вернее, когда мне пришлось осваивать другой уровень.
Волей-неволей.
Глава 3
Тебе ноутбук дать? спокойным голосом спрашивает мама. Мне надо в собес. Я всё-таки хочу выбить тебе электроколяску. Оказывается, тебе положено две коляски для улицы и для дома. Шейникам положено. От этих чиновников разве добьёшься того, что надо! Хожу как нищенка выпрашиваю, выпытываю, унижаюсь!
Не ходи.
Мать поднимает бровь и глядит на меня:
А кто пойдёт? По-хорошему, они должны бы нам домой эти коляски прикатить.
Ты много хочешь. А вот кто меня будет сажать в эту коляску?
Я думаю, ты сам научишься. На руках. Надеюсь, Олежка.
Ма, но ты же знаешь, что у меня даже ложка из руки вываливается.
Научишься.
Нет.
Делай гимнастику. А то ты день занимаешься два нет.
Ма, отстань. Я занимаюсь, когда ты не видишь. Два раза в день точно.
Не отстану.
Ладно, говорю я, чтоб она успокоилась. Вот ты уйдёшь я начну.
Мать снова перевела меня в лежачее состояние. В полулежачее.
Ноутбук дать? А книжку?
Нет.
Что, так и будешь смотреть в потолок? Музыку хоть включи.
Не хочу. Полчаса посижу так. Я же гимнастику буду делать.
Ну давай. Ты это Не думай так уж сильно Не растравляй себя. Что поделаешь примирительно вздыхает мама.
Угу, отвечаю я.
«Как могу, мама. Как могу, так и думаю».
Я хочу сказать матери, чтоб она быстрее уходила.
Я хочу прокричать матери, чтоб она быстрее сваливала. В собес, в пенсионный отдел, в ресторан, на каток, на лыжный кросс. Куда угодно.
Я хочу прорычать матери: «Канай отсюда, старая стерва!»
Далее идёт матерное послание.
Но я сдерживаюсь. Я просто проявляю максимальный протест, которым владею: я закрываю глаза и откидываю голову на подушки.
Ну, я пошла.
Угу.
Всё, дверь закрыта. Через пару минут щёлкает и входная дверь.
Слава богу, я один.
Теперь я могу завыть.
У-у-у!..
Я вою. Я раненый молодой волк с перебитым хребтом, который почему-то не умер, а остался в живых. Я бьюсь головой о подушки. Я сжимаю кулаки, насколько могу сжать. Я бью кулаками по матрасу. Правая рука тотчас выдаёт спастику.
Я скрючиваюсь от боли. Гимнастика, мать её!..
На какое-то время я даю себе волю. Я кричу в небо всё, что накопилось на сердце. Вернее, то, что накопилось за шесть месяцев, что копится там постоянно и никуда не девается.
Ну почему?
Почему я, именно я?
Я не хочу! Не могу! Не желаю! Моя воля подавлена чем-то мощным, неконтролируемым, жестоким. Разве можно так раздолбать человека и оставить его жить с этим?
Нет! Нет!
Да.
Это произошло. Кричи не кричи. Бейся головой, стучи кулаками.
А оно уже произошло.
Нет, мне только кажется, что я перешёл на какой-то другой уровень. Это я так себя успокаиваю. Это не левел-ап[1], как мне хотелось бы думать. На самом деле это Game over[2].
И, что характерно, у меня нет других жизней в запасе.
Это я, разрушенный робот, валяюсь внизу кадра, а сверху прыгают все те, кто пока не вышел из игры.
«Мама, спаси»
Ха! Не спасёт мама. Никто не спасёт.
Глава 4
Повыть это хорошо. Это правильно. Раньше я выл гораздо сильнее. До сумасшествия. Вот что делать, когда всё твоё существо против того, что происходит, а ты не можешь ничего изменить?
В один из приступов «воя» я вдруг вспомнил про фашистские лагеря смерти. Наверно, что-то подобное испытывали люди, попадая туда.
Интересно, а могли они там повыть?
Или у них не было на это сил? Или времени? Или возможности? Там у них за любой приступ воя или какой-то иной слабости положен был расстрел. Или что-то подобное, равное смерти.
Я начал думать о ситуациях, подобных моей. Плен, например. Рабство. Гладиаторы. Из болезней рак, например. Вон по телевизору показывают лысых умирающих детей. Ну, наверно, и другие болезни есть, получив которые человек страдает от недоумения: «Почему я?»