Я приподнялся на локте, Саня тихонько села рядом, теплая, нежная. Я сразу ощутил желание ухватить ее и немедленно погрузиться в сладкую нежную плоть, напряг всю свою волю, удерживаясь. Саня смотрела сочувствующе, шепнула:
– Борись… Ты не аскет, тебе не обязательно преодолевать зов плоти, но не будь и чересчур прост…
Чересчур прост, мелькнуло у меня в голове, это животное, что хватает кусок мяса и торопливо жрет. Человек же научился мясо жарить, перчить, поливать соусом старых камасутр и новейших излишеств, жрякать медленно и с наслаждением, улавливая все оттенки, продлевая удовольствие, и я сказал, как можно более контролируя себя:
– Саня, ты многих аскетов сбила с пути истинного?
Она сказала нежно:
– А каков он, этот путь, дорогой? Но ты прав, отказались от своего пути, да, многие.
– А я? Откажусь?
Она смотрела на меня с любовью и нежностью, как показалось мне, хотя в этих ситуациях мне этого и не требовалось, я всегда знал, что это сон, потому торопливо хватал и пользовал, а то частенько поллюция наступает раньше, чем успеваю ухватить.
– Я тебя и не сбивала с твоего пути.
– А что?
Ее смех был тихим и нежным.
– Просто совращала. Ты показался мне… необычным. Так и случилось…
Горячая тяжесть все больше концентрировалась в низу живота, я спросил торопливо:
– А в чем… получилось?
– Ты еще не догадался?
– Нет, – ответил я с трудом.
Горячая волна встряхнула тело. Саня торопливо метнулась в мои объятия, чтобы я хоть в последний миг успел насладиться ее телом. Я ухватил грубо, смял, торопливые толчки еще продолжались, а в мозгу появилось слабое разочарование, что не успел чего-то важного узнать, ведь мы же люди, а не животные, нам мало трахнуть или просто выпить, нам бы еще и поговорить…
Ее тело таяло, истончалось, становилось все светлее, превращалось в рассвет, я зажмурился и старался сосредоточиться на догадке, что показалась слишком невероятной, дикой, однако… Наверное, вот на этой грани между сном и бодрствованием как раз и приходят редкие мысли, что при ярком беспощадном солнце кажутся дикими и нелепыми.
Сигизмунд и Зигфрид, потихоньку разговаривая, сидели у костра. Зигфрид, видя, что я проснулся, принялся точить меч, этот неприятный визг мог бы пробудить даже мертвого.
– Хорошо спите, сэр, – сообщил он. – Благородная кровь сказывается!
– У меня? – изумился я.
– Ну да. Простые рыцари, вроде нас с сэром Сигизмундером, встают рано. Он говорит, что вы оленя молотом зашибли?
– Он вообще много говорит, – ответил я раздраженно. – Это я так, пошалил.
– Как-нибудь покажете?
Я сел, указал на молот.
– Вот он.
– Да нет, как… ну, чтоб вдрызг, а потом к вам в руку.
– Покажу, – пообещал я. – После завтрака.
Он поинтересовался нейтральным тоном, чтобы я мог увильнуть от ответа или перевести на другое:
– Далеко путь держите?
– Уже рядом, – ответил я. – Похоже, вон там начинаются деревни, принадлежащие великому рыцарю Галантлару. А где-то вскоре увидим и его замок.
Я собирался встать, амулет выскользнул из-за пазухи и раскачивался, как крохотное кадило, я взял в ладонь и хотел сунуть за пазуху, земля зашевелилась под боком, взлетели три блестящих комочка. Я машинально подставил ладонь, два успел подхватить, третий поднял с земли. Золотые монеты оказались овальной формы, с полустертыми надписями, на двух бородатые лица, на третьем кентавр, натягивающий лук.
Зигфрид смотрел оторопело.
– Деньги счастья не заменяют, – сказал я благочестиво, – зато в дороге помогают обходиться без него.
– Но, – воскликнул он, – как это?.