Сигизмунд легко и красиво взобрался в седло, утреннее солнце бодро заблестело на доспехах, на вскинутом к небу рыцарском копье.
– В дорогу, сэр Ричард?
– Да, – ответил я. – И слава тебя найдет!
Копыта снова застучали весело и звонко на странном покрытии. Сигизмунд подивился искусству, с которым строители отполировали гранит, а я подумал о странной прихоти этих чудаков, что замаскировали керамические плиты под серый невзрачный гранит. Могли бы и разрисовать дивными цветами, узорами… Или вынуждены были таиться?
В полумиле медленно проплыл на высоком холме массивный и величественный замок. Над ним кружила стая угольно-черных на фоне голубого неба ворон. В полной тишине слышалось их злобно-торжествующее карканье. Ясно, замок пуст, давно пуст, такого засилья ворон никто бы не потерпел. У каждого феодала есть ловчие соколы, а для соколов нет любимей дела, чем бить обнаглевших ворон, заставлять летать у самой земли.
Под солнцем блеснули искры, я привычно подумал, что солнечные зайчики пляшут на чьих-то доспехах, обычно выдают приближающегося врага, но затем взгляд вычленил вдали крыши домов, обнесенные высокой стеной. До городка несколько миль, я посмотрел на солнце: еще высоко, можно проехать мимо, ибо чем дальше к югу, тем более вызывающе смотрится яркое одеяние рыцаря-крестоносца, что на Сигизмунде.
Я заметил, что он неотрывно смотрит в сторону. В двух сотнях метров от дороги невысокий холм, на вершине каменный столб, ничего особенного, грубый, вытесанный без всякого изящества. Даже без привычных узоров, которые я оптом называю рунами. Но под столбом…
… под столбом прямо на земле сидит девушка. Сигизмунд, яростно вскрикнув, повернул коня, тот очень неохотно сошел с дороги, дальше потрусил гадкой вихляющей рысью. Мой Вихрь, повинуясь движению колена, пошел следом, ему, как вездеходу, все равно, по какой дороге стучать копытами.
Девушка испуганно вскинула голову, потом в ее глазах появилась смутная надежда. Пышная грива пепельных волос, здоровых и волнистых, падала ей на спину. Из одежды на девушке только затейливого вида кожаные штанишки, очень короткие, больше похожие на шорты. Рядом с нею – крупная цепь, я не сразу врубился, что одним концом цепь прикреплена к массивному каменному столбу, другим – к металлическому ошейнику. Девушка как раз попыталась просунуть пальцы под широкое кольцо, подтащила к подбородку. Крупная грудь тоже приподнялась при этом движении, я определил, что беда постигла эту деревню немалая, не только в России простой народ хитровато старается отделаться подешевле: языческим богам – красной ленточкой на веточку, христианскому – копеечной свечкой, президенту – аплодисментами, что вообще ничего не стоят, но раз уж отдали молодую женщину, да еще такую лакомую, от сердца, так сказать, оторвали, то…
– Дикари! – вскрикнул Сигизмунд. – Сатанисты!
– Вряд ли, – возразил я. – Скорее всего, язычники.
– Да какая разница…
Он соскочил с коня и начал бегать вокруг каменного столба, стучать, колотить, вскрикивать, обращаясь то к господу, то совсем другим тоном… уже не к господу. Девушка следила за ним полными надежды глазами. У нее оказалось широкое, очень милое лицо, грубоватое и в то же время красивое той простонародной красотой, как бывают красивы молодые безупречные коровы, овцы, козы. Я сказал, не слезая с коня:
– Ты не прав.
Он обернулся.
– В чем?
– Услышали бы тебя наши неоязычники… ладно, отыди.
Он не понял, но, когда я снял с петли молот, поспешно отпрыгнул, заслонил собой девушку. Молот вылетел из моей ладони с силой, фырканьем, хотя я бросил легонько, видно, застоялся, вернее, зависелся без дела. Сигизмунд наклонился над девушкой, почти навалился, закрывая ее грудью и не только грудью, раздался грохот, треск, столб рассыпался на крупные глыбы.