Память самих мудрецов, изрекающих мысли, песни и суждения, хранила знания благо, Сокрытые Боги судили своему народу долгий век и стойкость пред шумящими над головою зимами, и сказавший несколько веков назад мудрую мысль мог бы повторить ее сам вслух, буде чья-то память окажется непростительно коротка.
Только это для чего писана книга и хотел постичь рыцарь Дракона. Ну а что до текста, так он его сам уже едва ли не на память мог произнести, почти весь. Этот текст, в конце концов, единственная причина возникновения его собственного Ордена тех, кто хранит мир на родной земле.
Рыцарь, сидящий над старинной книгой в пустом скриптории в этот вечер, не ищет власти или могущества, никакого, и паче уж того, чародейского, которое приписывают и древнему королю, и тем, кто изучает оставленное им знание. Он же ищет только поддержки и подсказки ну и разгадки тоже.
Время меняется, время течет неумолимо, как в водяных часах: медленно, но неизменно капают одна за другой капли из верхней чаши в нижнюю. И поддержка, и подсказка нужна не столько самому рыцарю, ибо он воин больше, чем политик она нужна его нынешнему государю, которому он служит столь истово не только в силу данных клятв, но и в силу того, что высоко ценит его талант и благородство ума.
«Будто Золотая Струна боялся, что укоротится век наш или память у детей Сокрытых укоротится. Или будто найдутся толкователи его слов, что дерзнут умолчать часть священной песни. Или что история провернется колесом, и в самом деле уже нам, или детям нашим придется обращать песни явью, как сумел только он сам» рождается единственная мысль в разуме читающего, и с этим захлопывается дубовая дощечка, стягивающая телячий пергамент в единый фолиант. Рыцарь возвращает книгу мастеру-библиотекарю, и слышит явственный вздох облегчения, когда тот получает свою драгоценность обратно.
Ответов рыцарь не нашел только еще больше вопросов. Но хотя бы исполнился уверенностью они справятся, что бы ни вышло, что бы ни принесли волны изменившихся времен к их берегам просто потому, что иначе нельзя, и дороги у них иной нету. Так он думает сейчас.
Рыцарь еще не знает, что уверенность его пошатнется не раз, что волны, бегущие от дальних берегов, готовы будут затопить все, во что верит он ныне, вместе с книгой этой и государством.
Не знает и о том, что, когда придет время ему покинуть город, давший ему и самое жизнь, и смысл ее, и опору единственное, что заберет он из прежнего, это будет сей древний манускрипт, да простит его ревнивый мастер-библиотекарь впрочем нет, не простит, равно как и братья по Ордену.
Тогда, верно, рыцарь с драконом на щите найдет ответ на нынешние свои мысли. Король-жрец же из глубины давних времен верно понимал одну, главную вещь в самом деле история оборачивается, точно витая жила, раз за разом, вокруг самой себя, затягивается столько раз, сколько может выдержать, пока не оборвется. Но никому не хочется, чтоб она обрывалась, даже богам, а живущим так и подавно, а тем, кто стоит между вдвое.
Огни в светильниках скриптория погаснут, и всяк разойдется по своим покоям, и ночная темнота принесет на своих крыльях зерно нового дня, которому суждено будет взойти неумолимо.
И оно взойдет, и утро, вестимое дело, принесет иные хлопоты и иные мысли более зримые, более осязаемые, такие, что разрешать нужно будет не за книгами вовсе, а главным образом делом и твердым намерением. Ну, затем он государю и нужен, в большей мере и весь Орден, и отдельные рыцари его, и паче всего те, кто выбраны личными советниками правителя вот вроде самого читавшего средь ночи древние сказания.
А времена меняются в самом деле поутру доложат, что пропавшее недавно торговое судно, отнесенное поднявшимся ветром далеко в море, вернулось с диковинными вестями. Они видели берег. Другой берег, быть которого не могло.
А с горных краев, с северных пределов, гонец принесет письмо о просящих приюта людях, отплывших луну назад с тонущей земли, лежащей еще севернее их дальних вотчин, где берега каменисты, холодны и изрезаны фьордами сплошь, как добрый хлеб пронизан порами в мякоти. И вот в это сперва потребуется поверить в чужие берега там, где не было их раньше никогда?
«Поплыл некогда рекомый Золотою Струною в восточную сторону на корабле, коим правили хитроглазые и верткие матросы из земли на самом восходе солнца лежащей.
Говорили ему: не ходи в дальнюю даль без цели ну а как пропадешь, и не сложит тебе никто огненного ложа?
Отвечал он цель дает сама дорога, когда по ней идешь.
Говорили ему: к чему чужая земля тебе, когда своей лиги немеряны, от берега до берега?
Отвечал он чтоб знать, что нету прекрасней ее, должен повидать я другие края.
Говорили ему: не вернешься, сгинешь, не вспомнят о тебе в Ворота Зимы, и в туманный край не найдешь пути коли?
И отвечал Золотая Струна я себе судьбу добывать пошел, приношу клятву, что не взять меня чужой земле, если сам я того не пожелаю.
И поплыл сперва к берегу крайморскому»
Нет. Были. Берега были. Давно, тогда, когда писали книгу на темном пергаменте и в дубовой обложке.
Сейчас вернулись? Или и не пропадали? Чья земля заблудилась среди моря наша, или та, что мы все это время полагали сгинувшей в пучине?
И точно само время вздрогнуло и изменилось казалось, в единую ночь.
Предстояло важное: время изменений. И вырастали на горизонте не берега, но вопросы, что не решаются за книгами, а решаются живым делом. Это рыцарь знал и без старых песен.
Глава 0. Бриваэль
Тени и островки света, окрашенные во все тона небесной сини, зелени и золота, играли в пятнашки в просвете узкой арки окна. Ветер чуть покачивал ветви за цветным стеклом мозаики их было не очень ясно видно, но переливчатые тени колышущейся листвы цепляли взгляд, заставляли задумчиво следить за сменой их очертаний. Монарх поймал себя на мысли, что смотрит на это трепетание так, точно силится увидеть в нем то ли подсказку-ключ к своим раздумьям, то ли еще что-то важное. «Если бы это было так просто! В пору просить совета Сокрытых уже».
Что-то вы, Ваше Величество, невеселы. Мне казалось, у нас еще нет настолько крупных проблем, Вердэн Д'Арайн принял из рук Императора подписанный свиток и слегка нахмурился.
Несомненно, рыцарь, вы правы, Император Бриваэль устало улыбнулся. Но я все никак не могу отделаться от мысли, будто произойти может вообще все, что угодно. За эти пятьсот лет мы, будем честны, ослабли. От флота остались жалкие огрызки, и я чувствую свою вину за это.
Самоедством делу не помочь. Да и потом, неужели вы полагаете, что наши прежние соседи не признают Гаэль?
Я думаю, что с ними точно так же могло случиться все, что угодно, отрезал Император, стерев с уст улыбку. Его обычно спокойное благородное лицо сейчас являло следы крайней усталости и беспокойства. Та сила, что швырнула нашу землю неведомо в какой потайной карман мироздания, могла запросто сожрать и население прочих земель.
Вы так говорите, будто на соседних берегах нас будет поджидать черноликое воинство, о котором некогда рассказывали торросские мореходы, когда они до нас ещё доплывали, спокойную уверенность рыцаря было сложно чем-либо смутить. О которых мы доподлинно вообще не знаем а были ли они где-то, кроме самой Аквитопии? И было ли их хоть сколько-то больше, чем пригодно для захвата десятка мелких островков. Иначе сказать черноликие захватчики это нечто из области домыслов возможно или невозможно их существование в чужих землях, мы того не знаем. А что нам всем не будет добра, если вы себя продолжите так же изводить, я вижу уже сейчас. Ваше Величество, лорд Бриваэль, послушайте моего совета вам нужно отдохнуть.