Живой, дышащий и разумный неземной чистоты огонь…
— Солары! — охнул кто-то в толпе. Бухнулся на колени, запел молитву.
— Нет-нет! — возразили другие. — Солары должны быть иными… Души наших братьев! Бьярни говорил верно, явил чудо… Святой!
— Святой! — подхватили в толпе. — Святой!.. Веди нас, Торвальдсон! Веди, отец!..
Пламенные фигуры заколебались. Беззвучно поплыли над землей, раскинули руки. Дорогу и равнину, склон холма озарил дивный свет. На грани слышимости грянула сладостная музыка. Зазвенела каждая снежинка, запел ветер. Небо вторило, подхватив затейливый мотив. Огненные люди целую минуту парили в воздухе над трактом. А затем взмыли вверх, росчерками расплавленного металла ушли к облакам и солнцу.
Мир потускнел. Стал скучным и невыразительным. Вернулись звуки и запахи, пошел мягкий пушистый снег. Людей еще долго не оставляло оцепенение. Народ молитвенно тянул руки к светилу. На лицах сожаление и тоска… Ну зачем покинули землю? Почему ушли?…
Служитель глянул на ошеломленного лорда, широко улыбнулся. Легко и непринужденно ступил на пролитую кровь. Шаг, второй, третий… Рыцари устрашенно попятились. Готовы были упасть на колени, молиться. Но останавливали последние крохи гордости и присутствие лорда.
Готлиб остался на месте, слишком пораженный и разбитый, чтобы просто бояться. Господин сжимал и разжимал кулаки, с черной ненавистью смотрел на чародея. Служитель остановился рядом, опустил голову и кротко сказал:
— Покайся, властитель. Умерщвляй плоть, и дух твой воспарит.
— Нет, — прошептал Готлиб. — Никогда!
— Прощай, — проскрипел маг. — Но знай: я пойду дальше. Буду заходить в каждый город и селение Аримиона. Пройду от Веринга до Скифра. Спасу и поверну к Свету тех, кто еще может взойти… Я пополню рать Алара, уничтожу гнездовья Тьмы. Прощай, Готлиб Герангский! Запомни — ты не сможешь противиться Богу. Никто не сможет…
— Иди к Мрону! — прохрипел граф. Отшатнулся, выхватил из снега клинок. Но остановился, тяжело задышал.
Маг покачал головой. Отвернулся и неспешно пошел дальше. Равнодушно обогнул труп коня, переступил тело копейщика. А вслед потянулись верующие. С молитвами и песнопениями процессия двинулась за человеком, который стал святым…
Протяжный волчий вой разливался в ночи. Реял над верхушками гигантских деревьев, взывал к чему-то далекому и незримому. Громадный утес возвышался над древними деревьями. Серебристый свет выхватывал из темноты белые камни, острые кромки и плавные изгибы скальных образований. Из щелей торчали пучки трав, стебли цветов. А вокруг возвышались толстые стволы: громадные деревья высотой с крепостную башню. В воздухе витали ароматы сырости, терпких трав. В просветах между ветвями мелькали смутные тени, чудилось движение. Слышались скрипы и шорохи, далекие крики и топот. Десятки внимательных взглядов наблюдали из-под прикрытия листьев за утесом. Не злые, но хищные и свирепые.
На фоне камней выделялось черное пятно небольшой пещеры. Слышались журчание, стук капель. Среди россыпей валунов струились гибкие ручейки. Вода вырывалась из-под камней, убегала в уютную темноту леса. А возле большой лужи на обломке скалы сидел человек. Черты лица — жесткие и мужественные, а загнутый клювом нос и бледные губы придавали сходства с хищной птицей. Высокий лоб свидетельствовал об уме, квадратный подбородок и острые скулы — об упрямстве и смелости. Одежда простая: рубаха, порты и стоптанные сапоги. Ни украшений, ни гербов… Но вопрос: что может делать человек в подобной глуши? Тем более без вещей, запасов воды и пищи. Размышлять о вечном? Вряд ли.
На краю прогалины дрогнули кусты, раздались легкий шелест и топот. Мужчина вздрогнул.