Словом, впервые в жизни они все достигли рубежа, когда беспокоиться, похоже, больше не о чем. Но вместо долгожданного покоя, гармонии и смакования благостных дней к Роберту почему-то пришла беспросветная тоска, сменяемая дикими, леденящими душу приступами страха. Умом он понимал, что для тревоги нет причин. Ведь у него все да-да, все под контролем! Настолько, насколько человек вообще может что-то контролировать в этом трижды безумном ненадежном мире.
Не было причин и для депрессии. Ведь в жизни его, Роберта, устраивало абсолютно все, начиная с ортопедической и очень мягкой кровати на пульте с шестью массажными режимами (которыми он, впрочем, никогда не пользовался), заканчивая его женой и детьми, которые, помотав положенный срок его нервы, наконец-то более-менее остепенились, успокоились и начали исправно играть отведенные им в его жизни роли.
Так что для депрессии причин не было. А депрессия была. И что с ней делать, он не знал. Отчасти он испытывал облегчение, глядя на своих состоявшихся друзей: врачей, юристов, арендаторов, подрядчиков и банкиров. Казалось, они тоже чувствуют себя не в своей тарелке теперь, когда все цели достигнуты, все вершины покорены и бороться больше не нужно.
Но они не подавали виду, что что-то идет не так. И вместо бессмысленных самокопаний предпочитали свято следовать заведенному протоколу: собираться по пятницам на ужин с вином и итальянскими блюдами, ругать популярные курорты за обилие русских и летать на выходные в Прагу, заниматься фитнесом (реже йогой) и дотошно проверять калории, единицы жира и сахара, прежде чем купить что-то в супермаркете, презирать телевидение, ремейки и сиквелы популярных фильмов, поп-культуру и узнавать все новости преимущественно из фейсбука[1] или твиттера англоязычных СМИ.
Роберт никогда не делился своими мыслями с женой. Во-первых, считал неприличным жаловаться женщине на свою беспричинную апатию. Но, главное, он просто не верил, что Маргарита сможет его понять. В отличие от них всех у нее-то как раз с каждым годом жизнь, казалось, становилась все более и более интересной и насыщенной.
Сначала она уезжала медитировать на Бали и через месяц уже спокойно клала ноги за голову в какой-то причудливой и не вполне пристойной асане. Потом она вернулась и организовала что-то вроде женского клуба по интересам.
Вначале каждый месяц, а потом и каждую неделю она устраивала самые разнообразные вечеринки: сегодня дегустация цейлонских чаев, а в другой раз мастер-класс по make up от ведущего визажиста, сотрудничающего с глянцевыми журналами, потом курсы тосканской кухни (повар специально прилетел на weekend из Флоренции), а на следующей неделе уроки эротических танцев.
Вечеринки были разными, но всегда веселыми, неформальными и оригинальными. Так Маргарита за год построила маленькую event-империю, и в их скучном городишке забурлила жизнь. Она летала в Марокко за причудливыми лампами, коврами и прочими восточными прибамбасами, а потом устраивала аукцион.
Она достигала просветления на Непале, чтобы потом собрать всех желающих и показать, как правильно медитировать. Она фотографировалась с растекшимся макияжем в мужском смокинге на голое тело в заброшенных питерских двориках, чтобы через неделю все женщины клуба умоляли ее привезти этого питерского фотографа и устроить им такую же фотосессию. И казалось, что Маргарите не сорок семь, а двадцать семь. И все самое интересное в ее жизни только начинается
В тот вечер Роберт любовался, как она тщательно укладывает свои медного цвета волосы в мягкие голливудские волны, как сосредоточенно наносит абрикосовые румяна на скулы, и понимал, что, несмотря на внешнюю обстоятельность, мыслями жена где-то далеко. Обычно он не приставал к ней с расспросами о ее настроении и чувства. Но в кои-то веки ему стало любопытно, о чем она думает. Может ли она испытывать то же, что и он? Смесь скуки и вялой надежды на то, что этот вечер внесет хоть какое-то разнообразие в их благоустроенное болото предсказуемости.
Ты вообще хочешь ехать? спросил он жену как бы невзначай, но взгляд его испытующе впился в ее лицо. Может, хочешь остаться дома?
Да нет, наверно, отозвалась она рассеянно.
Роберт невольно усмехнулся:
Ты понимаешь, что только русская женщина может использовать слова «да», «нет» и «наверно» в одном ответе? «Да нет, наверно». Что это за ответ вообще? Кто его придумал? Представляешь, если бы американец в ответ на вопрос «Хочешь кофе?» сказал «Yes, no, maybe»?
Маргарита согласно улыбнулась, но промолчала.
Нам, в общем-то, не обязательно ехать, сказал он, хотя сам уже был полностью одет (серый спортивный пиджак, джинсы, рубашка без галстука) и ждал, только когда жена наконец определится с выбором платья и туфель к нему.
Да ладно. Можно и съездить. Я уже накрасилась в принципе.
Ну да Роберт потянулся было за початой бутылкой коньяка, чтобы скоротать ожидание, но вспомнил, что ему садиться за руль.
Конечно, можно было бы уступить эту честь Маргарите, но он знал, что она не любила возить его как пассажира. И в принципе готов был признать, что как пассажир был слишком придирчив и невыносим.
Когда Маргарита вела машину, он тут же превращался в помесь брюзжащего старого инструктора по вождению и штурмана раллийных гонок: то долго, иронично и самодовольно отчитывал ее за необъеханную яму, то требовал, чтобы она «втопила как следует и обогнала этого козла», а еще закладывала крутые повороты, не оттормаживаясь, как подобает пилоту «Формулы-1».
Короче, спустя десять лет постоянных ссор на автомобильные темы они оба пришли к выводу, что для всех будет лучше, если Маргарита никогда не будет возить Роберта, и особенно выпившего Роберта.
Спустя несколько лет практики Роберт убедился, что система работает. Поразительно, скольких проблем в семейной жизни можно избежать с помощью простых, казалось бы, фокусов.
Он посмотрел на часы. Оглядел себя в зеркале. Отправился в гардеробную, чтобы все-таки добавить к своему образу галстук. Не то чтобы он так любил их. Просто бессмысленное ожидание действовало ему на нервы. Сосредоточенно перебрав несколько вариантов, он остановился на баклажановом и темно-синем.
На вытянутых руках он принес их Маргарите (которая снова забросила сборы и, присев на край кровати, увлеченно что-то читала на экране своего мобильного), и буквально сунул ей под нос.
Фиолетовый или синий? спросил он, пытаясь вырвать ее из мечтательной прострации.
Жена, впрочем, не подняла на него глаз.
Фиолетовый или темно-синий Любой подойдет.
Все в порядке? уточнил Роберт, потихоньку закипая.
Да. Она скользнула по нему рассеянным взглядом. Я просто читаю.
Что-то стоящее? сымитировал интерес Роберт.
Прощальное письмо Габриэля Гарсиа Маркеса Хотя, вообще-то, это написал Джонни Уэлч. Вот, послушай
«Если бы Господь Бог на секунду забыл о том, что я тряпичная кукла, и даровал мне немного жизни, вероятно, я не сказал бы всего, что думаю; я бы больше думал о том, что говорю.
Я бы ценил вещи не по их стоимости, а по их значимости.
Я бы спал меньше, мечтал больше, сознавая, что каждая минута с закрытыми глазами это потеря шестидесяти секунд света.
Я бы ходил, когда другие от этого воздерживаются, я бы просыпался, когда другие спят, я бы слушал, когда другие говорят.
И как бы я наслаждался шоколадным мороженым!
Если бы Господь дал мне немного жизни, я бы одевался просто, поднимался с первым лучом солнца, обнажая не только тело, но и душу.
Боже мой, если бы у меня было еще немного времени, я заковал бы свою ненависть в лед и ждал, когда покажется солнце. Я рисовал бы при звездах, как Ван Гог, мечтал, читая стихи Бенедетти, и песнь Серра была бы моей лунной серенадой. Я омывал бы розы своими слезами, чтобы вкусить боль от их шипов и алый поцелуй их лепестков.