Нет уж, зачем же? По нынешнему торжественному дню мы в нем до заката солнца пощеголяем, потому нельзя привыкать надо. Почем знать, может, когда-нибудь и военный наденем, шутит муж. Теперь, брат, никто от красной шапки не отрекайся! Шабаш!
Господи, помилуй нас, грешных! крестится жена. Вот уж и видно, что наугощался! Что ты говоришь-то? Опомнись. Нешто можно на себя эдакую невзгоду пророчить?
От слова ничего не сделается, а только ежели что насчет мундира, так военный будет много основательнее, потому в этом только потуда и щеголяешь, покуда деньги в приют вносишь, а не заплатил, и сейчас тебя верхним концом да вниз. Загвоздкин останавливается перед зеркалом, подбоченивается и гладит бороду. А все-таки нам почет и большой почет, потому этому самому мундиру только трех классов до генеральского не хватает! продолжает он. Посмотрела бы ты, как со мной сегодня швейцары Только и слышишь: «Ваше высокородие!» Самого генерала на лестнице встретил
И христосовался?
Троекратно сподобился. И не узнал меня. Идет по лестнице, а я навстречу. «Христос воскрес, говорю, ваше превосходительство!» «А, это ты, говорит, Иванов?» «Никак нет-с, говорю, ваше превосходительство, я купец Загвоздкин». Ну и похристосовались. Щеки такие душистые! С самим генералом понимаешь ты?
Священники, Лазарь Антоныч! докладывает мальчик.
Дома, дома! Проси суетится хозяин. Ах ты, господи! Есть ли у меня еще десятирублевая бумажка для них?
Между тем священники, держа левые руки на желудках, входят уже в комнату. Сзади следует дьякон, откашливаясь басом и расправляя руками волосы на голове, а за дьяконом вваливаются дьячки. Начинается пение. В дверях показываются «молодцы» и начинают «подтягивать». После общего христосованья духовенство присаживается. Идет разговор о заутрени. Дьячки тяготеют к закуске.
Отец протоиерей, винца пожалуйте, ветчинки предлагает хозяйка.
Ни боже мой! Былое дело! Сами знаете, везде клюешь. Я не запомню, когда я и обедал в этот день.
Нельзя, нельзя говорит хозяин и тянет к закуске.
Священники жестом показывают, что они сыты по горло. Дьякон меланхолически выпивает стакан хересу. Хозяин подходит к дьячкам.
Ну а вы, виночерпии? Валите! Чего зеваете-то? Вот и я с вами.
Мы-то можем, отвечают дьячки и торопливо глотают водку.
Протоиерей косится на них и говорит:
А у нас сегодня во время литургии воробей в купол влетел.
Это к радости, замечает хозяйка. Батюшка, да вы бы хоть кусочек ветчинки
Три дня, отец протоиерей, славить-то ходите? спрашивает у священника хозяин.
Три дня ходим и на четвертый, но уже вразброд и по низам. Мелочная лавка идет, кислощейное заведение, табашная и все эдакое Однако пора!
Священники начинают уходить. В руках протоиерея шуршит красненькая бумажка и опускается в широкий карман. Дьячки пропускают священников вперед и наскоро глотают по рюмке хересу.
Ну, слава богу, это уж, кажется, последние! говорит хозяин.
С подворья еще не были да с Васильевского острова, отвечает жена.
Певчие! Певчие! В трех каретах подъехали! восклицают глядевшие в окошко дочери и обтирают губы.
Топая сапогами, сморкаясь и кашляя, в дверях показываются певчие в кафтанах и строятся.
Лазарю Антонычу! говорит регент, подходя к хозяину. Какую, «Ангел вопияше» прикажете?
А ту, что сначала на дискантах, а потом басы, знаешь, эдак врассыпную.
Регент кусает камертон и задает тон.
Ванюшка! Выплюнь, шельмец, изо рта булку! Разве можно в одно время и есть, и петь! кричит он на дисканта и тыкает его в щеку камертоном.
Дискант выплевывает еду в руку. Начинается пение. Басы, чтоб угодить хозяину, ревут так, что даже стекла дрожат. Кончили. Общее христосованье. Раздается такое чмоканье, что, будь тут лошади, наверное, тронулись бы с места, приняв это за понукание.
Господа певчие! Выпить да закусить пожалуйте! Ветчинки вот предлагает хозяйка.
Отказа не последует. Певчие, как саранча, накидываются на водку, на вино и даже на ветчину.
Мальчишки, легче! На еду не очень накидываться! кричит регент. Заболите завтра, так от вас убыток. Нам еще в шестнадцать мест визиты
Вытекло! Скудель пуста бо есть! возглашает какой-то бас и поднимает пустой графин.
Дольем! Дольем! откликается хозяин. Настасья! Сашенька! Тащите сюда ведерную-то
Хозяин, с вашей милостью! Без хозяина нельзя! Укажите путь скользкий!
Я с господином регентом А впрочем, пожалуй Серафимочка, вели откупорить пару хересу!
К Серафимочке между тем подсел белокурый тенор и, прожевывая кусок, читает какие-то чувствительные стихи.
Мне за голос дьяконицкое место обещали, говорит он ей, но я намерен отказаться, так как думаю на светской барышне жениться и свой хор воздвигнуть.
Вы и на гитаре играете?
И на гитаре, и на скрипке
Закуска раздрызгана. На столе стоит четвертная бутыль. Скатерть залита. На полу пятна. Кто-то из певчих икает. Мальчишки щиплют друг друга. Регент дает им щелчки.
Хороший бас ежели рассказывает молодцу певчий, так тот крикнет в рюмку, и рюмка пополам
Господа певчие, сделайте милость, пропойте светскую, веселенькую!.. упрашивает хозяин и уже слегка пошатывается
Ветчинки-то, господа! взвизгивает среди общего говора хозяйка.
Певчие группируются и начинают петь «Во лузях». Следом идет «Солнце на закате». Хозяин до того входит в экстаз, что выхватывает из ножен шпагу и начинает ею дирижировать хором.
Браво! Браво! Совсем главнокомандующий! кричат певчие и хлопают в ладоши.
Через час после ухода певчих хозяин спит в гостиной на диване. Около него на стуле висит мундир, лежат шпага и треуголка. Жена и дочери будят его к обеду.
Не хочу бормочет он. Идите прочь
Съешь хоть ветчинки-то пристает жена.
Хозяин плюет и молча перевертывается на другой бок.
Захар и Настасья
Роман в письмах
I
Милостивая государыня Настасья Степановна!
В первых сих строках прошу вас на чашку чаю. Извините за невежливость, но я послезавтра именинник. Это оттого, что с тех пор, как я видел вас у вашей кумы Василисы Никитишны, сплю и вижу, чтоб вы у меня были в гостях. Вот уже неделя, как я вспоминаю ваши сладостные речи и ваш бант на лебяжьей груди. Вчера нас гоняли в театр смотреть купца Иголкина, и я опять об вас вспоминал. Конечно, вы девица, а мы холостые солдаты и живем в казармах, но живем как семейные. У нас и самовар есть, и к нам очень часто дамы ходят; к тому же я давно чувствую привязанность к женатой жизни и сужу так, что не весь же свой век холостым бегать. Приходите вместе с Василисой Никитишной, она знает, где я живу, а где вы живете и у каких господ узнал через нее, а все оттого, что об вас думаю день и ночь, даже и тогда, когда в реале. Ежели вы забыли меня, то я тот самый черный солдат, который провожал вас до Пяти Углов и купил вам в презент апельсин, но не рыжий, который разговаривал с вами и ушел раньше. С подателем сего письма пришлите ответ придете или нет. Это мой товарищ по роте. Отказ ваш может подвергнуть мне лютую болезнь.
Шлю вам поклон от неба и до земли и остаюсь рядовой Захар Иванов.
II
Дражайшая Настасья Степановна!
Несчетно благодарю вас, что вы были у меня на чашке чаю. От радости я всю ночь не спал и кропил мою постель слезами, но впопыхах забыл спросить, где мы можем видеться, потому в разлуке я изнываю, и в моем сердце будто нож сидит. Хотел прийти к вам, но побоялся ваших хозяев, так как иные не любят, чтобы к кухаркам солдаты ходили. Улучите часок и приходите ко мне, а также захватите и башмаки, о которых вы говорили. Не токмо что сделать вам перетяжку, но даже и сшить целые башмаки, хотя бы и из моего товару, почту себе за счастие. Буду работать, вздыхать скоропалительно и думать об вас. С подателем сего письма пришлите ответ, а также посылаю вам апельсин, чтоб вы кушали в свое удовольствие, и не будьте ко мне бесчувственная. Адью с бонжуром! Это по-французски.