Не люблю, Глеб взлохматил широкой пятерней свою гриву, меня всерьез не воспринимают. Никто не верит, что я ученый. Поэтому мои исследования находятся за пределами интересов потребителей наших услуг. Я лабораторная крыса.
Надолго вы к нам?
Месяца на два, а там как получится
Я подумал, что скоро от него избавлюсь слишком отличался облик приезжего от того, каким я представлял себе настоящего ученого. Зачем мне в лаборатории такое несуразное существо?
Горбачев, вопреки ожиданиям, задержался надолго. Каждый день он являлся вовремя, задавал наводящие вопросы, интересовался ходом исследований, наблюдал за тестированием, много и весело шутил. Более того, он оказался невероятно общительным и на редкость неглупым. Его замечания были всегда по существу, его аналитические отчеты я читал с удовольствием, наслаждаясь четкостью формулировок. Скоро я привык к нему и уже не представлял себе рабочий день без нового стажера.
Через месяц после знакомства я пригласил Глеба в свою усадьбу на вечерний кофе. Интерес к коллеге не иссякал, я постоянно чувствовал его скрытое превосходство надо мной, тщательно закамуфлированное поведением шута, и мне жизненно важно было разгадать его, как и ту старуху на симпозиуме про бессмертие. Да, тогда я потерпел неудачу, но с Глебом такого точно не произойдет я уже хорошо знал его и был уверен, что доверительная беседа позволит ему стать более разговорчивым и откровенным.
Получилось наоборот именно я начал остро нуждаться в кофейных церемониях с ученым, чей интеллект явно превосходил мой собственный. Это было несколько обидно, но крайне увлекательно таких собеседников у меня давно не было. Я почувствовал, как мир вокруг снова заиграл яркими красками, ушли прочь сомнения, даже тяжелые воспоминания о разговоре на осенней аллее в Вене стали казаться смешными и ничего не значащими.
Именно тогда, в один из поздних осенних вечеров, когда за окном хлестал ледяной дождь и порывы ветра гнули деревья, впервые прозвучало слово «информатор».
Разговор был, как всегда, немного на грани допустимого, но мы два ученых могли себе это позволить. Я не беспокоился и позволял Глебу разглагольствовать, это меня слегка забавляло. К тому же я знал, что наши с ним беседы никогда не выйдут за стены моего дома, в Глебе я почему-то был уверен, как в себе.
Представь себе, дорогой Камиль, «homo sapiens «счастливого» как новый вид искусственно выведенных особей. Такой человек всегда находится в ровном благодушном настроении, он ничего не боится и всегда знает, что делать дальше. Его эмоции положительны, он ни в чем не сомневается. И главное, он никогда не испытывает душевную боль. Как ты думаешь, будет ли жизнеспособна такая особь в случае внезапной угрозы ее благополучию? Я думаю, что нет. Отсутствие отрицательных или сложно переживаемых эмоций обедняет личность, человек становится слабым и легко управляемым, вряд ли он сможет принимать самостоятельные решения.
Это было всего лишь очередное предположение Глеба, высказанное крайне осторожно, но оно упало на благодатную почву. Я вспомнил свои неудобные мысли о способности переживать боль, задумался.
рассказать ему или нет? Поздний вечер, живое пламя, великолепный кофе все это как нельзя лучше располагает к откровенности.
но имею ли я право быть откровенным?
с другой стороны, я никогда ни с кем так доверительно не беседовал, как с Глебом, у меня сейчас острая нужда в личной поддержке настолько острая, словно я давно дышу вполсилы
Пока я напряженно размышлял, он сделал глоток кофе, задумчиво потеребил жидкую бородку, и, не встретив возражений, продолжил:
Знаешь, я сомневаюсь в том, что позиция отсутствия боли и сильных эмоций правильная. Мне кажется, это обедняет восприятие. Мы практически не переживаем сильных чувств, связанных с личными отношениями. Это по умолчанию запрещено. Чтобы избежать травм. Но правильно ли это?
Да, у меня возникали такие мысли, я постарался тщательно подбирать слова. Вернее, я иногда задумывался о том, нужны ли человеку негативные эмоции, и как это влияет на развитие его личности. Но в своих работах я успешно доказываю обратное, людям это нравится.
Глеб пожал плечами, оживился, взмахнул рукой и чуть не облил себя кофе.
О, Вселенная! Еще бы не нравилось! Человек ленив и по закону энтропии стремится к полному покою как в делах, так и в мыслях, что равносильно ментальной смерти. Ему не хочется сопротивляться обстоятельствам. Но почему ты, Камиль, об этом стал думать, что изменилось?
Была странная встреча, во время которой я почувствовал себя клоуном, развлекающим маленьких детишек, и неожиданно для себя я рассказал Глебу о той женщине.
Нельзя было об этом говорить вслух, потому что это было больно. Я, Камиль Алари, ученый высокого уровня, по умолчанию не мог и не имел права испытывать деструктивные эмоции, но боль давно не давала мне спокойно жить. Чем сильнее я загонял ее в подсознание, тем громче она билась в мозгу, заставляя задуматься о том, кто я на самом деле ученый или действительно клоун. Особенно в такие ненастные вечера.
что, не сдержался? Решил облегчить душу?
Я помешал дрова в камине, пламя вспыхнуло, полыхнуло жаром. Захотелось спрятать от Глеба лицо, чтобы он не заметил моего смятения.
Камиль, а в чем проблема? Разве способна задеть тебя за живое незнакомая женщина?
Я чуть успокоился, снова откинулся в кресле, расслабленно вытянул ноги.
Эта встреча изменила меня. Мне показалось, что я действительно иду не в том направлении. Я развлекаю людей, успешно продаю им счастье. Все мои достижения давно возведены в ранг аксиомы, и это значит, что мне больше некуда двигаться. Как ученый, я ничего не создаю, не исследую. Только шлифую и переписываю старые наработки. Более того, я давно не знаю, что и где мне искать.
А что бы ты хотел найти, профессор? Глеб прищурился, его взгляд стал неожиданно внимательным.
Я задумался, глядя на мельтешение красных искр.
Я хочу исследовать сильные чувства, когда человек находится на грани своих возможностей, но материала для исследований нет. Я пытался читать книги из прошлого, но ты сам знаешь, история Земли тщательно переписана, книг осталось немного. Да и понять их трудно. Кажется, мы потеряли способность мыслить образами. Читая печатный текст, я совершенно не могу представить себе, о чем идет речь, восприятие блокируется. Мне, как и всем нам, нужен визуальный ряд.
Но ты же сам пишешь бестселлеры, и они востребованы.
Я горько рассмеялся.
Глеб, я всего лишь подбираю тезисы, их за меня обрабатывает искусственный интеллект. Достаточно задать правильную программу. Это четкие алгоритмы, побуждающие к определенным действиям. Не надо делать выводы, рассуждать. Если сравнивать с чем-то, я задумался и не смог подобрать сравнение. Знаешь, такое ощущение, что мы стали слишком примитивными, откатились назад ментально. Но говорить об этом вслух нельзя, это означало бы подрыв не только всей нашей системы благоденствия, но и обесценивание моих личных успехов.
Глеб замолчал. Я стал ругать себя за излишнюю откровенность.
интересно, читал ли Глеб старые книги, или только я со своей неуемной жаждой нового пытался работать с артефактами? И вообще, кто их на Земле читал, кроме хранителей библиотек? Возможно, мои слова ему непонятны, зря я затронул эту тему. Надо срочно разрядить обстановку, убрать напряжение.
Глеб, забудь о том, что я говорил. Это всего лишь мои личные сомнения, они неправильны. Я подумаю, как от них избавиться. Мысли о коррекции угнетают меня, мне не хотелось бы проходить эту процедуру преждевременно, но, видимо, придется. Та старуха меня выбила из привычного ритма, я не смог ей правильно ответить и одержать верх, я поднялся из кресла, намекая, что пора заканчивать беседу.