Он смотрел на них, но не понимал, что видит. Он не чувствовал боли.
Он ничего не чувствовал…
Эхаден умел держать в руках оружие. И отдал его не так просто.
Капитан прикрыл глаза. Потом тяжело перевернулся на спину и, опершись на локоть, посмотрел на изнасилованную девушку.
— Что ты говорил, Эхаден? Что кто… что это кто?.. Повтори, Эхаден. Внезапно он заплакал. — Дочь. Моя дочь… Только теперь уже поздно, Эхаден. Что мы сделали со своей жизнью, Эхаден? А может, кто-то это с нами сделал? Скажи мне, друг.
Он с усилием сел, вытянул руку и осторожно дрожащими пальцами коснулся щеки девушки.
— Ридарета, — сказал он, все еще плача. — Мою дочь зовут Ридарета… Маленькая гаррийская принцесса.
Рапис с трудом встал и, держась за стену, на нетвердых ногах вышел из каюты. Какое-то время он стоял в тени надстройки, затуманенным взором наблюдая, как матросы ловко перегружают бочки с вином с торгового барка. Он долго над чем-то размышлял, наконец крикнул, вернее, хотел крикнуть, но просто сказал:
— Раладан!
Его услышал какой-то матрос.
— Да, господин капитан! — услужливо крикнул он. — Лоцман! Лоцмана к капитану!
Рапис повернулся и пошел к себе в каюту, слабеющими руками придерживая мягкий горячий клубок, скрытый под камзолом и рубашкой. По дороге он еще раз заглянул в каюту Эхадена. Он бросил взгляд на лицо друга, на блеснувший на полу Рубин, наконец долго смотрел на все еще неподвижную Ридарету. Потом двинулся дальше, держась за стену. Он открыл дверь в свою каюту, сделал два неуверенных шага — и упал.
— Скорее, Раладан, — тихо проговорил он. — Скорее, Раладан. Приди ко мне.
Веки его потяжелели. Он все еще не чувствовал никакой боли.
— Приходи, Раладан. Ско-рее…
Словно в ответ на слова боцмана, из-под палубы донесся шум: кто-то кричал, другой пытался его перекричать. На фоне воплей зазвучало пьяное пение.
— Они еще пьяные, Дороль, — сказал лоцман. — Всю ночь пили. И ты вместе с ними. Только ты перестал, а они не перестанут, пока ром не кончится. Тогда они вышвырнут нас за борт.
— Не вышвырнут. Не вышвырнут, Раладан.
Дороль спустился под палубу. Еще мгновение — и пение смолкло. Потом раздался яростный рев нескольких голосов, в нем звучала угроза.