Что вы заканчивали? негромко осведомился Загорский, отвлекая меня от не особенно приятных мыслей.
Политех.
Вот как? Вот уж не подумал бы.
Почему?
Вы не похожи на технаря. Вы чистый гуманитарий, поверьте.
А вы умеете различать человеческие типы?
А как же!
Настоящий граф. И этот поворот красивой головы! Зачем ему быть оператором? Он запросто мог бы сниматься в фильмах о старой жизни.
Вам повезло, что вы приехали в Москву, Женя. Для гуманитария очень важна среда обитания. Тот дух, который царствует вокруг. Вы расцветете здесь, на этой почве.
Со мной никто прежде так не разговаривал. Мир вокруг был слишком груб. И люди тоже грубы. И я даже представить себе не мог, что существуют такие типы, как Загорский. Я думал, что они все повымерли.
Самсонов вполголоса обсуждал с Дёминым какие-то проблемы. По обрывкам фраз, время от времени долетавшим до меня, я понял, что разговор идет о предстоящей съёмке.
Кожемякин ни с кем не разговаривал, а занимался в основном тем, что разливал водку по рюмкам. Я успел заметить, что он наливал себе чаще, чем остальным, но самое удивительное было то, что при этом он не выглядел более нетрезвым, чем кто-либо из нас.
И Светлана молчала. Её будто подменили. Днём она выглядела повеселее. Мне почему-то стало её жалко, я хотел занять её разговором, но не мог из-за Загорского, который не позволял мне отвлечься.
Давай выпьем, командир! неожиданно громко и даже, как мне показалось, с вызовом предложил Кожемякин.
Он встал, покачиваясь, и только теперь я увидел, что он всё-таки пьян.
Я тебя за что уважаю? спросил Кожемякин.
Он явно обращался к Самсонову, и это обстоятельство немало меня поразило. Мне ещё не доводилось видеть, чтобы так разговаривали с Самсоновым. А тот сидел как ни в чём не бывало и смотрел на пьяненького коротышку Кожемякина с благосклонностью и насмешкой.
Уважаю тебя за то, что тебе не западло сидеть со мной за одним столом. За то, что ты настоящий мужик.
Дёмин сидел напротив меня, потупив очи. И я вдруг понял, что ничего особенного не происходит. Что это уже было не раз. И все привыкли.
За тебя, Николаич! провозгласил Кожемякин.
Все выпили. Кожемякин плюхнулся на стул и обвел присутствующих затуманенным взглядом. Для него существовало два сценария дальнейших событий: или его свалит сон, или начнется большая драка. Я людей кожемякинского типа нутром чуял.
Поди-ка сюда, Евгений, сказал мне Самсонов.
Я подошел.
Ты с техникой дружишь?
Я неопределенно пожал плечами.
Политех заканчивал?
Да.
Значит, инженер?
По диплому да.
Тебе и карты в руки. Будешь в нашем следующем сюжете сниматься. Про мороженое. Ты мороженое любишь?
Он как-то так всегда со мной разговаривал, что у меня самого складывалось впечатление, будто я настоящий придурок. Ну, просто стопроцентный. И поэтому я промолчал.
А чего ж ты молчишь-то? осведомился Самсонов.
Он был нетрезв, но не то чтобы капризен, а скорее более насмешлив, чем обычно.
Ну.
Что «ну»? уточнил Самсонов.
Допустим, люблю, буркнул я.
Я видел, что Светлана смотрела на Самсонова с плохо скрытой неприязнью. Похоже, у них была взаимная нелюбовь.
Вот и славно, заключил Самсонов. Завтра тебе Илья покажет нашу установку.
Дёмин хотел что-то сказать, но не успел. Кожемякин упал лицом в тарелки, произведя немалый шум. Значит, сегодня всё обойдется без драки. Благородный Загорский брезгливо поморщился.
А-я-яй! покачал головой Самсонов. Какие неустойчивые у меня кадры. Альфред, отнеси молодого человека на диван.
Загорский словно не слышал. Вы когда-нибудь видели, как граф несет на себе пьяного конюха? Примерно так это должно было выглядеть со стороны. И Загорский не спешил.
Альфред! протяжно и настойчиво произнёс Самсонов.
Он смотрел на Загорского так, как смотрит на непослушного питомца дрессировщик. Он был удивительный человек, этот Самсонов. И оставался для меня пока загадкой. Будто я не готовился с ним вместе к съёмкам, не бражничал за одним столом, а был просто зрителем, имея возможность наблюдать только издали.
Загорский с неохотой поднялся, взял Кожемякина в охапку и поволок из комнаты.
Они неплохо дополняют друг друга, оценил Самсонов, словно подводя итог многолетним наблюдениям.
Я не вмешивался в происходящее, хотя всё это мне совершенно не нравилось. Была у событий какая-то подоплёка, которую пока от меня скрывали. И спросить было не у кого.
Тебе что-то не нравится? осведомился Самсонов.
Я даже вздрогнул от неожиданности. Хотел было ответить, что ему показалось, но вдруг понял, что это не что иное, как трусость.
Вообще-то да, сказал я, дерзко глядя ему в глаза. Но пока не разобрался, что именно.
Самсонов, как я видел, опешил. А сидевшая рядом со мной Светлана даже затаила дыхание.
Ничего, разберёшься, после паузы произнёс Самсонов, вроде бы совершенно безобидно.
Но я понял, что стоит за его словами.
Он хотел сказать мне, что придёт время, и он меня заломает. Как заломал несчастную Светку. Как заломал рафинированного аристократа Загорского. Но я ему не девочка и не Загорский: у меня воспитание вологодское, так что рога ему запросто поотшибаю. Самсонов, наверное, что-то прочитал в моём взгляде, потому что хмыкнул, подводя черту под нашим с ним противостоянием, но только на сегодня.
Достаточно, потешились, сказал он и извлёк из кармана толстенную пачку купюр.
И на глазах у нас разделил ее на пять равных частей.
Забирайте!
Дёмин взял деньги первым, потом Светлана, и только я замешкался.
Бери, сказал мне Самсонов. У нас всё по-честному. Заработал получи.
Наверное, такое происходило у них после каждой съёмки. Я взял деньги. И спросил:
А где расписаться?
Дёмин с Самсоновым переглянулись, после чего Самсонов сказал со смешком:
Я все-таки не ошибся, когда брал тебя на роль «придурка».
Это было обидно, но обижаться не на кого сам нарвался. Светлана вновь незаметно положила ладонь на моё колено. К счастью, вернулся Загорский. Причитающиеся деньги он взял со стола небрежным жестом человека, привыкшего легко их получать и так же легко тратить. Дёмин уже выскочил из комнаты. Самсонов отвернулся к окну и потягивал из высокого стакана пиво.
Что вы видели в Москве, Женя? спросил у меня Загорский.
Он опустился на стул и закинул ногу на ногу.
Практически ничего. На Красной площади был, на Тверской улице.
Загорский почти незаметно, одними глазами, улыбнулся, но в его едва угадываемой улыбке не было ничего обидного. В этом и заключается, наверное, отличие аристократов от плебеев. Аристократы не способны обидеть.
Это не та Москва, Женя. Настоящая Москва глубже, тоньше, духовнее. Вы видите фасад, а я покажу вам этот город изнутри.
Как Гиляровский, да? проявил познания я.
Загорский кивнул:
Да. Но только Гиляровский показывал Москву с грязью.
Он показывал ее такую, какая она есть, подал голос Самсонов.
Грязь находишь там, где её ищешь.
Не тебе судить, с неожиданной бесцеремонностью бросил Самсонов.
Я взглянул на Загорского. Тот сохранил на лице выражение невозмутимости, но мне показалось, что я заметил досаду.
Светлана поднялась из-за стола.
Вы возвращаетесь в город? спросил я.
Да. Могу и тебя подбросить.
Ты пьяна, сразу вмешался Самсонов. Так что едешь до первого инспектора.
Неужели вы не вызволите меня, если я попадусь?
И не подумаю. Посмотришь, каково оно там.
«Там» это где?
В камере, милая.
Я подумал, что нам и вправду не следовало бы рисковать. Но Светлана решила иначе.
Так ты едешь?
И чтобы не услышать вопроса: «Ты боишься?» я поднялся и мужественно пошёл следом за ней. Шёл и спиной чувствовал насмешливый и беспощадный самсоновский взгляд.
Мы прошли через комнату, в которой спал Кожемякин. Он лежал на диване, одна рука его свесилась до пола. И опять мне в глаза бросилась татуировка: «СЛОН». Наверное, так его называли в детстве.