Источники
Стоит отдельно остановиться на источниковедческой стороне данного исследования. Работы по истории европейской дипломатии порой устроены таким образом, что рассматривают внешнюю политику какого-либо государства, основываясь исключительно на его же архивных материалах[20]. Более того, работы о франко-русских или англо-русских отношениях зачастую подробно останавливаются на их западной стороне, но весьма слабо и походя касаются русской то ли из-за нехватки времени на проработку дополнительных архивных материалов, то ли ввиду отсутствия к ним доступа (в российских архивах), то ли по причине недостаточного владения русским языком[21]. Я же, напротив, подробно изучил архивные материалы в фондах всех трех государств Антанты, вследствие чего стало возможно более адекватно проанализировать действия российской стороны. Подобные компаративные изыскания чрезвычайно важны для более полного понимания намерений и действий всех участников рассматриваемых событий. Приводимые здесь обширные выдержки из российских документов как архивных, так и уже публиковавшихся позволяют описать чаяния и планы царского правительства куда полнее, чем в работах прежних лет. В то же время западные источники оказались критически важны для подтверждения сообщений о встречах с самим Сазоновым или же с уполномоченными им лицами учетные же записи российского МИДа о таких встречах не содержат их дословного изложения и часто сильно сокращены. Аналогичным образом в телеграммах или письмах, сообщающих о таких встречах, порой опускаются значимые детали или превратно истолковывается атмосфера за переговорным столом. Пожалуй, ценнейшим источником сведений по действиям российских дипломатов являются записки сэра Джорджа Бьюкенена, британского посла в Санкт-Петербурге. Он прибыл в столицу Российской империи вскоре после назначения Сазонова, и, по воспоминаниям обоих, они «вскоре сделались друзьями»[22]. Впрочем, эта дружеская симпатия не мешала Бьюкенену выполнять возложенные на него обязанности, и его донесения в Лондон всегда были откровенны и содержательны.
Помимо всестороннего изучения документов различных европейских стран, в процессе подготовки настоящей работы были изучены материалы архивных фондов их министерств иностранных дел, вооруженных сил, кабинетов министров и прочих гражданских министерств и законодательных органов. К материалам СМИ я обращался реже, чем читатель мог бы ожидать, поскольку архивные источники свидетельствуют о том, что те обладали куда более скромным влиянием, нежели порой утверждается.
Названием своей статьи 1992 года, посвященной отношению к проливам во время Первой мировой войны, В. С. Васюков отсылает к меморандуму от 12 марта 1915 года с Великобританией, согласно которому англичане соглашались с российской принадлежностью проливов. Автор документа определяет проливы в качестве richest prize, то есть, как переводит Васюков, «главного приза», проще говоря, наиболее ценного военного трофея[23]. Ни тогдашние британские власти, ни Васюков не используют данное выражение в ироничном смысле: как в глазах современников, так и с точки зрения последующих исследователей это соглашение стало одной из крупнейших дипломатических побед Сазонова [Игнатьев 1996: 3940][24]. Напротив, в настоящей работе будет показано, что неуклонное стремление России завладеть проливами, пусть и ценой ухудшения военной ситуации, явилось оппортунистическим и весьма неудачным побочным эффектом проводимой Сазоновым политики, как правило куда более мудрой и прозорливой.
В течение почти пяти лет российский министр иностранных дел последовательно работал над укреплением позиций своей страны в этом жизненно для нее важном регионе, но никогда его политика не мешала сдерживанию немецко-австрийской агрессии и противодействию ей никогда вплоть до марта 1915 года. Именно с той поры Сазонов позволил себе отвлечься от главной цели России в этой войне разгрома Центральных держав и тем самым ускорил падение империи, которой столь преданно служил.
1. Столыпин и политика избегания осложнений
1908 год март 1911 года
Летом 1910 года в российском МИДе настала пора перемен. С. Д. Сазонов весьма образованный и усердный в службе, но еще не освоившийся в высоких кабинетах и не имевший богатого опыта большой петербургской политики готовился занять министерское кресло, как только найдется вакантное посольское место для формально действующего, но де-факто уже отставного министра А. П. Извольского. Извольский был человек блестящего ума, но обремененный «повышенным самолюбием» [Сазонов 1927: 22] и покидал Певческий мост[25] по причине боснийского фиаско 1908 года, главным виновником которого был именно он. Чая как воплощения российских интересов по проливам, так и вящей личной славы, Извольский пошел на секретные переговоры с австрийским министром иностранных дел Алоизом фон Эренталем в его моравском замке Бухлове [тогда еще на немецкий манер Бухлау]. В результате встречи стороны пришли к соглашению, что Россия не будет препятствовать австрийской аннексии Боснии и Герцеговины, если Австро-Венгрия взамен поддержит стремления русских изменить режим проливов. Вот уже тридцать лет Вена управляла этими провинциями, доставшимися ей по условиям Берлинского трактата 1878 года, которым пересматривались условия Сан-Стефанского мирного договора, подписанного по окончании Русско-турецкой войны 18771878 годов. Все это время номинальным правителем здесь оставался турецкий султан. В октябре 1908 года Австрия объявила об аннексии Боснии и Герцеговины, не дожидаясь, пока Извольский добьется более широкой поддержки пересмотра режима проливов. Российская империя, конечно, пыталась протестовать, отказываясь признавать австрийскую аннексию, однако выдвинутый Германией в конце марта 1909 года ультиматум вынудил ее отступить. Подобный провал многие приравнивали к унизительному разгрому русского флота в Цусимском проливе в 1905 году[26]. Словом, урон, нанесенный международному престижу Империи, был слишком ощутим еще не успели толком просохнуть чернила на австрийской прокламации об аннексии, как в российском правительстве принялись подыскивать нового министра.
Другая причина назначения Сазонова лежит в области более широких политических соображений, касающихся его отношений с фактическим рулевым российской внешней политики П. А. Столыпиным, председателем Совета министров и министром внутренних дел. В исследованиях, посвященных фигуре Столыпина, большей частью рассматривается его деятельность внутри страны: знаменитые аграрные реформы и безуспешные попытки распространить местное самоуправление на западные польские провинции[27]. Лишь Дэвид Макдональд обращает внимание на централизацию власти Столыпиным через Совет министров и на последствия подобных перемен для внешней политики страны [McDonald 1992b; McDonald 1993]. С манифестом
от 17 октября 1905 года и принятыми следом за ним Основными законами в вертикаль императорской власти вносились радикальные коррективы, предусматривающие не только представительский орган в виде Государственной думы, но также и должность премьер-министра[28], координирующего деятельность правительства посредством Совета министров. Вместе с тем в тех же документах было ясно оговорено, что вопросы внешней и военно-морской политики остаются под личным попечением государя. Макдональд подробно показывает, как, воспользовавшись рухнувшим на фоне Боснийского кризиса авторитетом МИДа, Столыпин стал ключевой фигурой в решении внешнеполитических вопросов. Смущенный собственным соучастием уже в двух подряд Цусимах (сперва военной, а затем и дипломатической), император Николай безропотно покорился подобному расширению Столыпиным собственных полномочий. Столыпин же чаял подчинить внешнеполитический курс своей внутриполитической программе переустройства и омоложения страны после Русско-японской войны и революции 1905 года [McDonald, 1992b: 156]. Согласно намеченному плану России следовало избегать любого международного столкновения вроде того же Боснийского кризиса, пока не окончен процесс ее внутреннего восстановления.