И мгновенно возникший вал безудержной паники общего бегства неостановимо покатил к причалам торгового порта.
Красноармеец Тюряпин до войны жил в теплом южном городе Ростове. А работал грузчиком на хлебных ссыпках компании «Братья Вальяно». Любил он солнце, огромные сахарные арбузы и веселую жизнь портовой вольницы, не признававшей и не терпевшей над собою никакого начальства, кроме артельного старосты. И когда в августе четырнадцатого года околоточный надзиратель вручил ему мобилизационный лист, купил он на прибереженный для зубов золотой империал ведро водки, свиной задок, четыре пшеничных каравая и мешок бездонный «ламтух» с арбузами. Товарищи по грузчичьей артели чинно приняли угощение, степенно покалякали на прощанье, обняли крепко до костного хруста и дали твердое наставление: на фронт не ходить нипочем.
Не твое и не наше дело, не, заверил артельный батько. Пущай Вильгельм с Николой сами разбираются, раз кашу заварили
И покатил Тюряпин вверх по Дону до Калача, там перебрался на Волгу, на палубе парохода общества «Самолет» поднялся до Нижнего Новгорода, а уж оттуда на Урал, в Сибирь дорога короткая. Два года бродяжничал, пока не сцапали в Чите, и сколько ни прикидывался дурачком без памяти, без имени, без разумения укатали все-таки в маршевый батальон, направлявшийся на Западный фронт.
И открылся тут в нем талант разведчика: не было экспедиции за колючую проволоку, через линию фронта, чтобы не включили туда пластуна Тюряпина. Здоровое молодое тело, налитое хлебной силой, наловленное бесконечной беготней с шестипудовыми мешками по узким качающимся сходням, послушно и терпеливо подчинялось хитрой белобрысой голове вольного бродяги. За взятого в плен немецкого обер-лейтенанта дали Тюряпину погоны унтер-офицера, за притащенного на себе с той стороны раненого поручика Сестрорецкого полка Иоганна Федоровича Кизиветтера навесили «Георгия». «Я с этими немцами ихними и нашими скоро генералом стану!» веселился Тюряпин. Но стать генералом не успел, потому что грохнула революция, развалилась армия, солдаты стали брататься, а генералов упразднили вовсе.
И к собственному удивлению, Тюряпин поехал не в Ростов, где ждали его солнце, арбузы и портовая вольница, а вступил в Красную армию и третий год подряд голодал, холодал, мерз, мок, отступал, наступал, шагал через болота, тайгу, тундру, вместо тепла южного солнца терпел приполярную стылость, вместо сахаристой мякоти арбузов, которых в здешних краях никто и в глаза не видывал, пил морковный чай с сахарином и приучился даже соблюдать дисциплину.
Шестерым бородатым поморам, молчаливым, дремучим, как старый черный амбар на перекрестке дороги в порт, где они заняли позицию, Тюряпин пояснял:
Ликвидируем белых, кончим капитализьм жизнь станет вольная, теплая, сладкая. Как арбуз. Вот ты, дядя, хоть раз в жизни ты ел арбуз?
Заросший волосьем до самых глаз дядя в облезлой собачьей дохе арбуза не ел. Он думал о том, что если сегодня-завтра красные сюда поспеют, то, может, удастся скрыть от белой интендантской реквизиции коровенку Фросю, и тогда с молочком, с картохой, с оладьями из отрубей можно будет дотянуть всех пятерых ребятишек до весны. А там рыба появится, летом вообще легче, клюква пойдет, а скорбут-цинга клюквы как огня боится.
Только бы красные подошли скорей! Вот этот разбитной веселый красноармеец, когда решил остаться с ними в засаде, отправил к своим двух других и сказал им: бежите, мол, без остановки, а сюда возвращайтесь с ротой по сожженному мосту, он всего на полметра притоплен, бежите быстрей, часа за три обернетесь коли, мы белых от порта отрежем
Ни разу в жизни арбуза не ел? огорчался Тюряпин.
А это што такое мясо? Али дичь? спросил неспешно другой бородач, внимательно всматриваясь в ночь сквозь узкие окошки-бойницы.
«Дичь»! Скажешь тоже! Сам ты, дядя, дичь! Арбуз это такой плод, либо, ежли по-научному, точнее говоря, это ягода
Ягода! удивился мальчишка со степенным именем Гервасий. Вроде клюквы, што ли?
Клю-ква! Клюква тьфу, кислота одна и горечь! А арбуз как сахар, и размера во-от какого! развел на всю ширину руки Тюряпин.
Во врет служивый! восхитился мужик в собачьей дохе. Где же это растут ягоды с котел?
И Гервасий по-мальчишечьи заливисто засмеялся, за живот схватился, покатился от веселья и позавидовал: вот что значит городской человек чего хошь наврет, ресницей не вздрогнет.
Тюряпин тоже усмехнулся, головой покачал несердито, сказал душевно:
Эх, мужики, мужики, вот для того и нужна позарез победа революции, чтобы вы темноту свою осознали, из берлог своих на белый свет повылазили.
А бородач у окна вдруг сказал тихо и сдавленно:
Эй, вы, там! Угомонитесь! Едут, кажись
И в разом наступившей тишине отчетливо зарокотал близкий гул моторов, и тоска подступила к сердцу, и Тюряпин досадливо крякнул:
Эть, жалость-то какая! Не поспели, слышь, к нам ребята! Теперя самим придется
Передернул затвор, загнал патрон и встал к темному проему в стене.
А что, ваше высокопревосходительство, в Риме не бывает таких холодов? дурашливо спросил Чаплицкий.
Миллеру послышалась насмешка в хриплом голосе офицера. Он растерянно заморгал, кашлянул, ответил без всякого проблеска иронии:
В Италии, где я имел честь представлять военные интересы империи Российской
Империи Пропили мы нашу империю Прогуляли перебил Чаплицкий. Длинно, с повизгиваньем, зевнул и добавил тихо, устало, без выражения: Теперь двинемся в Италию Представлять самих себя.
Офицеры ехали в бронированном «роллс-ройсе» по окраинной, плохо мощенной улочке Архангельска. Мела сырая февральская поземка, ни одного окошка не светилось в старых покосившихся домах. Город испуганно затаился, замер, ожидал неведомых перемен.
Миллер сердито, по-петушиному, крикнул:
Ну-ну-ну, не забывайтесь, господин капитан первого ранга! Есть Мурманский фронт, есть флот! Есть, наконец, союзники!
Что же вы их не использовали здесь, в своей столице Архангельске? со злым истеричным весельем спросил Чаплицкий. Еще вчера ведь и здесь был фронт, и флот был, и союзники? А-а?..
Извольте, милостивый государь, не перебивать меня! Вы знаете, что такое стратегия? Ценою малых потерь обретается победа в главном. Кутузова, когда он оставил Москву, обвиняли в трусости да что в трусости чуть ли не в предательстве!
Вот это точно, согласился Чаплицкий. Убедили. Вы Кутузов. А кто Наполеон?
Серьезность момента не позволяет примерно воздать вам за невоспитанность, выдавил из себя Миллер, задыхаясь от возмущения. Настоящий дворянин отличается от плебея умением и в трудной обстановке сохранять достоинство. Вы никогда над этим не задумывались?..
Совершенно с вами согласен, господин генерал-лейтенант. Чаплицкий едко усмехнулся. Особенно, если учесть одно весьма существенное обстоятельство
Какое же? высокомерно вскинул брови Миллер.
Чаплицкий прищурился:
Когда мой прадед был министром двора у короля Августа, ваш предок варил пиво в Бадене
Ответить Миллер не успел.
Когда Тюряпин увидел на полого спускавшейся к ним улице свет фар нескольких автомашин, он вдруг с удивительной ясностью понял, что с того самого момента, как он, пробравшись в город, разыскал партизан и они рассказали, что солдат-телефонист из миллеровского штаба успел шепнуть им об эвакуации, то и не надеялся он на подход подкрепления. За несколько часов им было не обернуться. Но и не задержать штаб хоть ненадолго Тюряпин не мог не попробовать. И о том, что отбиться ему не удастся, старался Тюряпин не думать. До того мига, пока не засветили ярко в сизой черноте ночи слепящие плошки автомобильных огней, которые никому, кроме штаба, принадлежать не могли.