Однако судьба наша уже висела на волоске!
Прямо посреди нашего походного бивуака разорвалась одна граната, затем другая! Над головами засвистели пули.
Били очень точно, сверху, сразу с двух сторон.
Огненные нити пулемётных трассёров мгновенно пришили к снежному покрывалу сразу десяток бойцов. Они не успели дотянуться до автоматов, стоящих в пирамидах.
А добивали спецназовцев гранаты, рвущиеся рядом.
«Вот она, расслабуха! И цена за неё!» мелькнула скорбная мысль, когда я наблюдал, как пулемётная очередь прошивает мою радиостанцию. Парочка метров до неё, а уже поздно! И автомат мой там же, в пирамиде!
Мы лежали около дерева, высматривая нападающих.
Заметив чёрные фигуры, я бросил гранату, затем вторую.
И всё, я безоружен! Бери меня тёпленьким!
Боевики приближались быстро, но осторожно, чтобы не попасть под огонь выживших спецназовцев.
«Ага! Пулемёт работает! Живы наши! Второй работает!» радостно думал я, слыша пулемётные злые очереди.
Рядом, у ствола берёзы, отстреливался из пистолета Стечкина наш командир, Самойлов.
Русский Ванька, сдавайся! услышали мы гортанный злобный крик. Ванька! Сдавайся!
Пулемётчик, лежащий невдалеке от нас, не выдержал и встал во весь рост. Направив ствол в сторону врага, он крикнул:
Сдавайся? Щас покажу, сдавайся!
И тут же рухнул, как подкошенный. Пулемётная вражеская очередь прошила его насквозь.
Сразу же рядом с нами рванула граната.
Нога! крикнул я, почувствовав резкую боль.
Ранило? выкрикнул мой друг, Витёк, лежащий совсем рядом. И меня ранило! Ничё, продержимся!
Хотел он ещё что-то добавить. Но разрыв гранаты заглушил его голос. В руку мою впились злые осколки.
Витёк, живой? крикнул я, пытаясь сделать себе перевязку.
А в ответ тишина!
Быстро оглянулся.
Друг корчился на снегу, хрипел, обливаясь кровью.
«Ранение в горло!» сообразил я.
И тут разрыв гранаты. Прямо перед носом!
Кровь хлынула, как из брандспойта. Пытаясь заткнуть рану, я уткнулся лицом в рукав бушлата. И на мгновенье потерял сознание.
Когда очнулся, почувствовал сильнейшую слабость и полнейшее безразличие к своей судьбе.
Бой стих. Вместо автоматных очередей слышалась речь на ломаном русском.
Невдалеке детский голос радостно сообщил:
«Стечкин»! Автоматический! Я нашёл!
Стреляй! Добивай солдат! ответили ему грубо.
И тут же послышались частые хлопки пистолетных выстрелов.
Открыл я слипшийся от крови глаз. Вижу сапог рядом с моей окровавленной головой.
«Всё! Пристрелит!» понял я, закрывая глаз.
Выстрел, ещё один!
Хрипы, слышные неподалёку, прекратились.
«Витька убили!» пришла грустная догадка. Сейчас моя очередь!»
Однако боевик почему-то медлил.
Видимо, он отвлёкся на Витька, когда я открывал глаз. А сейчас, глядя на моё окровавленное лицо, посчитал меня мёртвым.
Хмыкнув, боевик приподнял мою руку и снял часы:
Дешёвка!
В моё ухо впились грубые пальцы и приподняли голову.
«Щас ухо отрежет!» понял я. Как бы выдержать, не крикнуть! Если поймёт, что я живой, сразу застрелит!
Приготовился я к мучительной смерти.
Но услышал брезгливое:
Цепочки нет! Нищий!
Спас меня православный крестик, подаренный мамой, спас!
Именно она убедила меня, что никакой цепочки, ни серебряной, ни тем паче золотой, не надо! Обычная нить, и всё!
Спасает ведь не золото, а крест!
Голова моя, отпущенная чёрными пальцами, шлёпнулась на снег.
Боевик сделал пару шагов в сторону. Сразу выстрелы из «Стечкина».
Похоже, добили командира нашего, Самойлова!
Затем опять одиночные выстрелы. И гранатный разрыв.
Бой длился недолго, не более получаса. Добивали и собирали оружие минут пятнадцать. И всё смолкло.
Но посмотреть и тем более встать я не мог. Сил вообще не было. Голова кружилась, как будто я катался на карусели. Тошнило сильно.
Так и лежал пару часов, пока не пришло подкрепление.
Мой тихий стон сразу привлёк внимание:
Второй живой! Один контужен, внизу лежит.
Сообразив, что это наши, я заорал благим матом, почувствовав страшную боль.
Промедол ему, быстро! услышал я приказ.
Сколько погибло? через силу спросил я санинструктора, делавшего перевязку.
Из 35 человек выжило только двое! вздохнул он. Тебе повезло! Нос срезало осколком, кровищи натекло. Вот и приняли тебя за убитого!
Теряя сознание после двойной дозы обезболивающего, я успел прошептать:
Мама! Твоя нить от крестика меня спасла!
глава 3
Вызывай огонь на себя!
Слушая раненого и чудом оставшегося в живых спецназовца, я вспоминал рассказ моего деда-фронтовика.
Вот этот рассказ:
Февраль 1943 года выдался на заснеженном Доне страшно холодным. Злая вьюга заметала и заметала наши траншеи, отрытые на левом, низинном берегу великой реки.
На обрывах противоположной стороны виднелись домишки Ростова-на-Дону.
Фашисты прекрасно подготовились к нашему штурму.
Внизу, под самым обрывом линии немецких траншей. В толстый лёд реки вмонтированы пехотные мины и всякие хитрые приспособы.
Внимательно смотри, ротный! указывал на приспособы комбат майор Мишин, стоя в траншее с биноклем в руках. Запоминай! Ночью твоя рота на штурм пойдёт.
В предвечерних студёных зимних сумерках чётко просматривались линии траншей фашистов, сизый дымок костра.
«Странно!» думал я, протирая стёкла бинокля. «Поговаривали ведь, что штурм начнётся в конце феврале. Войск-то пока маловато у нас. Колонна техники только вчера прибыла. Солдаты не успели блиндажи сработать. Одни только траншеи. Лишь демаскируют наше расположение своими кострами да дымом полевых кухонь».
Сегодня ведь 7 февраля! опустил я бинокль. Слух был, в конце месяца начинаем!
Слухи-слухи! Одна бабка сказала! незлобно проворчал комбат. Ты давай внимательно смотри, где на льду мины установлены. Чтоб в темноте не нарваться!
А что, сапёры не пойдут снимать?
Они на правом фланге все. Не успеют! отрезал майор. Твой выход в час тридцать. Понял? Маскхалаты не надевать!
Как не надевать? На белом снегу будем как в тире! Враз расстреляют!
Не брать маскхалаты! Это приказ! У вас особая задача. Слева справа пойдут другие подразделения. Вы пойдёте в лоб. Понял? Главное побольше шума. Орать и стрелять. Патронов не жалеть!
Без артподготовки? удивился я.
Будет тебе артподготовка. Но небольшая. Подавят немцев, засевших в траншее под обрывом. Чтоб легче брать тебе было.
Так нас сверху перестреляют как курей!
Старлей! Много вопросов! разозлился майор. Повторяю ещё раз. Справа-слева пойдут другие роты. Немцу будет не до вас. Так что слушай и выполняй!
Так точно выполнять! вздохнул я.
Комбат злобно сверкнул глазами, отстранившись от бинокля. И продолжил:
Следом за вами на лёд будут пущены плоты. Видел в камышах? Сапёры готовят.
С личным составом? Но потопят же сразу!
Не потопят. Плоты будут пустые. Следом полетят всякие чурки, изображающие пехоту. Понял?
Не понял!
Комбат опустил бинокль и как-то виновато посмотрел на меня:
Петро! Тактика такая! Понимаешь? Ежу понятно, что в лоб штурмовать смерти подобно. Надо быть дураком, чтоб так штурмовать! Поэтому твоя рота создаёт только видимость наступления. Понял? Основные силы пойдут в другом месте.
«А мы что, дураки? Мы-то зачем попрём в лоб? Чтоб постреляли всех, как куропаток?» мелькнула у меня крамольная мысль.
Комбат ещё раз тяжко вздохнул и выдавил:
Твоя задача вызвать огонь противника на себя! И всё! Больше никаких задач. Главное тебе преодолеть Дон и захватить нижние траншеи. Сиди там и отстреливайся. Главное для тебя выжить. Усёк?
Усёк! отрапортовал я.
И холодок пробежал по моей спине. Ежу ведь понятно, что выжить на льду реки, под мощнейшим артобстрелом, невозможно. Кого осколки снарядов не достанут, утопнет в ледяной чёрной воде!
Вспомнилось мне странные, непонятные с первого взгляда, приготовления.