Следующая картинка: я в железнодорожном вагоне, в купе невиданная роскошь для пятнадцатилетнего мальчугана. Сопровождающий, угрюмый, неразговорчивый тип, принимает от конвоира в форменном кителе и с кобурой на поясе картонную папку с надписью «личное дело» и засовывает её в портфель. Имени-фамилии на папке я не разобрал, зато запомнил весёленькие жёлтые завязки из шнурков от ботинок.
И последний «кадр»: купе опрокидывается, словно аппарат, которым снимали этот фильм швырнули на пол; на меня накатывает приступ дурноты, я падаю спиной на вагонный диванчик, и
И всё. Дальше только кровать с никелированными шишечками, солнце за окном и медсестра Галина Петровна. И вопрос, на который, как ни бейся, ответа не найти: «чьи это воспоминания, мои собственные, или того паренька, чьё место я занимаю?»
Из этого полусна-полувидения и полнейшего бреда меня выбросил чистый, звонкий звук сигнальной трубы. «Подъём, подъём! Кто спит, того убьём!» выводил Тоха или его напарник, чья очередь пришла сегодня поднимать трудовую коммуну имени товарища Ягоды ото сна и словно услыхав этот жизнерадостный призыв, кто-то бесцеремонно сдёрнул с меня одеяло.
Я открыл глаза. Олейник, кто бы сомневался
Эй, Давыдов, чего разлёгся? Вставай, сейчас уборку начинаем. А ты бегом в умывльню, и смотри не халтурь сегодня Люба дэчеэска!
Давыдов это, значит, моя фамилия? И что ещё за таинственный «дэчеэска» с девичьим именем? Я сел на кровати и невольно зажмурился в окно, прямо в лицо, били лучи майского солнца.
За время короткого визита в «умывальню» там с утра было довольно людно, коммунары торопились привести себя в порядок перед «поверкой» я узнал смысл термина «дэчеэска». Всё просто: аббревиатура, скрывающая вполне тривиальную должность «дежурный член санитарной комиссии». Мог бы и догадаться, а то и просто вспомнить мелькало ведь что-то такое в проглоченных в студенческой молодости сочинениях Макаренко
Вообще, знакомство с «Педагогической поэмой» и другой нетленкой, сотворённой советским педагогом-новатором изрядно облегчало мне жизнь особенно теперь, когда я сумел примирить собственные воспоминания с окружающей меня реальностью. Не совсем, разумеется: зияющие дыры остались, и они, похоже, скрывают самое для меня важное как и зачем я оказался «здесь и сейчас»? По какой такой причине сознание пожилого мужчины из первой четверти двадцать первого века перенеслось в тело трудного подростка первой трети века двадцатого? Почему сразу трудного? Очень просто: коммуна явно организована по образцу макаренковской, хотя начальник её и носит фамилию Погожаев а туда, помнится, направляли сплошь беспризорников и малолетних правонарушителей. Значит, и мой «рецепиент» из таких, но я, как ни старался, не сумел вспомнить ничего, относящегося к его биографии.
Зато со своей разобраться более-менее получилось утро действительно оказалось мудренее вечера. Конечно, всё это предстоит ещё систематизировать, разложить по полочкам, да просто научиться применять к своей персоне без возникающего ощущения когнитивного диссонанса но потом, потом
А сейчас я вместе с семью другими пацанами (в нашей спальне восемь человек, в пятом отряде двадцать, мы занимаем три спальни) стою, выстроившись посреди комнаты, и наблюдаю, как строгий дежурный командир в компании не менее строгой «дэчеэска» Любы Поливановой придирчиво выискивают упущения в санитарно-гигиенической картине нашего дружного коллектива. И находят, к безмерному стыду, в моём лице. Ногти не подстрижены кошмар, ужас, АдЪ и Израиль
Что любопытно, выговор за это получил не я, как тип несведущий, ненадёжный и никак пока себя не проявивший, а комотряда Олейник. Надо было видеть, как пошла красными пятнами его круглая физиономия! Но дисциплина здесь на высоте он звонко отчеканил «Есть проследить за новичком!» и отмахнул правой рукой подобие пионерского салюта. Вообще, как я успел заметить, этот жест здесь сопровождает получение любого официального указания от распоряжения отнести стул в другую комнату до сдачи рапорта дежурному командиру во время поверки. И коммунарам эти игрушки, похоже, нравятся
После завтрака (сладкая рисовая каша на молоке, кубик золотистого масла, чай и вдоволь хлеба) Мы отправились в школу благо, до окончания учебного года оставалось ещё больше недели. Выяснилось, что члены нашего отряда ходят в разные классы здесь их называли «группы» кто в четвёртую, кто в седьмую, а кто и вовсе в девятую. Обучение к моему удивлению велось тут совместно, мальчики и девочки сидели в классных комнатах вместе. А я-то думал, что с раздельным обучением в школах покончили только после войны, году, эдак, в пятьдесят четвёртом-пятьдесят пятом.
Но к делу. Школа помещалась в отдельном здании позади главного корпуса. На уроки я не попал меня отвели в кабинет заведующего и предложили посидеть, подождать. После чего, как сообщил Олейник, предстояло собеседование куда как более ответственное и судьбоносное с самим начальником коммуны. Он сообщил это с чрезвычайно многозначительным видом, подняв к потолку (вероятно, для пущей убедительности) палец. Я проникся, сел на стул и стал ждать, рассматривая от нечего делать корешки книг в книжном шкафу. Обнаружив полку с учебниками, я подошёл, и стал один за другим, вытаскивать их и пролистывать. Раз уж мне предстояло валять дурака, изображая из себя школьника-недоучку следовало, раз уж подвернулась возможность, определить для себя порог знаний. Незачем корчить из себя вундеркинда как, впрочем, и недоумка. Ничем не примечательный середнячок вот мой выбор на текущий момент.
Интересуетесь, молодой человек?
Я обернулся. В дверях кабинета стоял невысокий плотный мужчина лет тридцати пяти, с бритой налысо головой и висячими запорожскими усами. Весь его облик прямо-таки вопил о малороссийском происхождении не хватало, пожалуй, чуба-чуприны и вышиванки и тем удивительнее было слышать в его устах чистый хрестоматийный русский язык, без всяких там московский «аканий» и ярославских «оканий». В моё время так говорили дикторы на радио, да и то, лишь те, что состоялись в профессии во времена СССР.
Извините я так ждал, и вот, решил посмотреть. я старательно изображал смущение.
Ничего-ничего, это даже похвально! поспешил успокоить меня незнакомец. Да ты присядь, в ногах правды нет.
Я сел на стул, приткнувшийся возле письменного стола.
Ну что, нашёл что-нибудь знакомое? он указал на полку с учебниками. Для начала Алексей Давыдов, так?
Я кивнул.
А я Тарас Игнатьевич Доценко, заведующий школой. представился он. Так вот, Алёша, для начала нам надо понять, в какую группу тебя определить. Ты ведь ходил раньше в школу? А то мне передали, что у тебя нелады с памятью
Он наклонился, защёлкал ключиком и извлёк из ящика стола листок.
Вот: «частичная амнезия, ожидается прогресс это значит, что ты забыл, что с тобой было раньше, но это скоро пройдёт, верно?
Я пожал плечами.
Не знаю доктор, вроде, говорил что-то такое. Да я уже кое-что вспоминаю, только мало и обрывками.
Насчёт разговора с доктором я покривил душой. До сих пор я ни с кем не обсуждал проблемы со своей памятью. Значит, они здесь и это знают? Что ж, будем иметь в виду. А пока грех не воспользоваться такой роскошной возможностью.
Так вот, насчёт школы продолжал заведующий. Не припомнишь, в какую группу ты ходил? Или попробуем поспрашивать тебя по разным предметам?
Я помотал головой. Только экзамена мне сейчас не хватало!
Про школу да, помню, я был в седьмой группе. Только, наверное, не успел закончить.