И ведь у них всё шло ровно. Но только до того дня, когда судебного следователя заела совесть и он, не выдержав давления совершаемой собой подлости, в обход высокопоставленных кураторов попытался что-то исправить: отправить в Степановку филипповского сыщика, который там смог бы найти настоящего убийцу, с невинного целителя все обвинения сняв.
Да, посланный сыщик мог вернуться ни с чем. Но непричастность колдуна к убийству детей выглядела столь очевидной, что шанс на успех у того обязательно был.
После всех этих выводов история, связанная с «Делом Нойда», выглядела Петру уже ясной и в деталях понятной.
После отказа колдуна от сотрудничества заговорщики решили его из Мурино сначала убрать. Им надо было отсечь его от внимания жадной до сплетен сельской публики. Неважно, каким образом, но им удалось заинтересовать его деревней Степановкой, в которой он смог бы жить в собственном доме, обустроив любой из заброшенных срубов.
Одновременно они приказали преданным себе офицерам охранного отделения завербовать любого жителя Степановки, чтобы получить в ней своего внутреннего агента. На первых порах им совершенно необязательно было вербовать агента-убийцу: достаточно просто получить глаза и уши. Григорьева степановская баба, регулярно посещающая муринский базар, алчная, истеричная и трусливая оказалась в зоне их внимания первой. Они вступили с ней в контакт, чуть-чуть прижали (прельстили деньгами, запугали шантажом это неважно) и получили согласие стать филёром.
Когда Нойд поселился в Степановке, офицеры охранки потребовали от Григорьевой подыскать там толкового мужика, который сможет совершить убийство. Убить надо какого-нибудь местного пьяницу, бездельника, дебошира любого негодяя, какие в каждой деревне водятся и от каких все местные страдают. Но с одним условием: убить его надо обязательно вязальной спицей, чтобы преступление выглядело ритуальным и все подозрения пали на пришлого колдуна.
Григорьева с несколько дней подумала и им сказала, что готова это сделать сама. Назвала денежную сумму, доказала свою решимость; а те и спорить с ней не стали: зачем им лишний человек, когда уже завербованный агент готов всё сделать сам? Идеальный оперативный расклад.
Офицеры охранки и стоящие за ними заговорщики просчитались в главном: они не учли масштаба злобности и цинизма Григорьевой. Им в голову не могло прийти, что вместо никому не нужного пьяницы та заколет спицей собственных внуков, превратив простое провинциальное ритуальное убийство в сенсационное, способное потрясти всю страну. Они не знали о тяжёлой обстановке, царящей в её семье.
Григорьева, понимая исключительную уникальность ситуации, настроилась на убийство собственных внуков. Раз уж в убийстве заинтересована столичная полиция, то никто никогда расследовать его не будет та автоматически арестует колдуна, пожурит её за эксцесс исполнения и навсегда об этом забудет (ну кому захочется теребить грязное прошлое?). Она заколола в хлеву внуков и перетащила их тела в ближайший заброшенный сарай.
С утра деревенские нашли трупы и, рассвирепев, вооружившись топорами, вилами и кольями, бросились к дому инородца, чтобы произвести самосуд. Очень даже возможно, что их на эту расправу науськала сама Григорьева: ей самой колдун живым был не нужен, она его ненавидела, и чем больше тем утром станет трупов, тем лучше. Может быть, дело было по-другому: она, напротив, стояла на крыльце дома колдуна и не позволяла местным быстро в него ворваться, выцеживая важнейшие секунды, которые позволят тому через окно убежать.
Так или иначе, Нойд со своей семьёй добрался по снегу до кексгольмской дороги, где их подобрал сердобольный ямщик, доставивший их в Мурино. Уже днём Нойд с женой оказались в петербуржской тюрьме, а их дети разведены по приютам.
Когда директору департамента полиции пришла весть о зверском убийстве деревенских детей, то он пришёл в ужас. Он немедленно послал в Степановку преданных себе офицеров губернского жандармского управления, с требованием максимально быстро произвести дознание: затоптать место преступления, перевернуть дом колдуна кверху дном, наскоро опросить свидетелей. Вина колдуна очевидна, поэтому он потребовал от жандармов сыскными глупостями не заниматься: быстро произвести все формальные действия и вернуться.
Строго отчитав Григорьеву за эксцесс исполнения, офицеры охранки с ней расплатились и повелели обо всём молчать. Григорьевой самой всё это было выгодно, поэтому она с готовностью согласилась.
После ареста Нойда у заговорщиков всё складывалось хорошо: востребованный ими колдун оказался в тюремной камере в ожидании осуждения на бессрочную каторгу. Об убийстве в Степановке шире полицейских и судебных кабинетов никто в Петербурге не узнал: газетчиков деньгами или шантажом убедили помолчать. Столыпин «Делом Нойда» не заинтересовался: ему не сообщили о сверхспособностях кольского колдуна, а проявлять интерес к провинциальному ритуальному убийству, на фоне всех текущих политических, экономических, социальных проблем, премьер-министру было безрассудно. Царь тоже оказался в неведении. Для них Нойд остался злобным диким бродягой, случайно заблудившимся в окрестных сёлах, осудить, сгноить на каторге и забыть о нём.
Но, как часто бывает в сложных делах, к которым так или иначе причастно большое количество людей, в истории с Нойдом начались непрогнозируемые заговорщиками исторические завихрения.
Острая проблема у них возникла, когда на «Дело Нойда» обратил своё пристальное внимание помощник начальника сыскной полиции Аркадий Францевич Кошко.
Известный как своей сыскной напористостью, так и самовольной дерзостью, Кошко начал собирать по Степановке сведения, чтобы попытаться понять, что в ней на самом деле произошло. Для заговорщиков это выглядело катастрофой: тот мог докопаться как до непричастности колдуна к убийству, так и до связи Григорьевой с охранным отделением. Тут уже начало попахивать не просто потерей колдуна, а полным разгромом всей их группы. Случись Кошко найти доказательства причастности к убийству в Степановке высоких петербуржских должностных лиц, замутивших за спиной царя заговор, тот немедленно доложит об этом на самый верх: царю и премьер-министру. Политическую бурю, которую те поднимут, даже страшно представить: голов послетает множество. Заговорщики приняли решение Кошко из Петербурга срочно убрать, подальше от «Дела Нойда». Они воспользовались удачно подвернувшимся им шансом сослать того в Москву начальником сыска. Через любого высокопоставленного чиновника, имеющего влияние на Столыпина (например, сенатора), они убедили того в том, что никто кроме Кошко ситуацию в московском сыске не исправит. Зная упёртый характер Столыпина, они понимали, что того главное убедить в чём-то, а дальше тот уже сам от своего решения не отступит. В итоге Столыпин вызвал к себе Кошко и в приказном порядке отправил его служить в Москву. Кошко пару недель поупрямился, но Столыпин, как всегда в таких ситуациях, остался непоколебим.
Убрав из Петербурга опасного сыщика, заговорщики вздохнули с облегчением. Филиппов «Делом Нойда» не заинтересовался: у него других дел предостаточно, ежедневной сыскной суматохи. В противном случае из Петербурга был бы убран и он. Скоренько найти в провинции кресло вице-губернатора, или даже губернатора, сенаторам и министрам труда не составляло. Надо только шепнуть царю или премьер-министру о великих качествах Филиппова.