Знаешь где ты? спросил меня собеседник.
В милиции наверное, пожимаю я плечами, хотя, так-то по фиг.
А ты чё борзый такой? задаётся закономерный вопрос.
Да не я вновь пожимаю плечами, какой борзый?..
Сиделый? следующий вопрос.
Есть такое дело. вздыхаю я.
Старшой оживился, Э, как же тебя в армию взяли?
А сейчас всех берут, дураков нет, вот и гребут. как некую военную тайну сообщаю я. Далее он стал расписывать моё незавидное будущее, хотя я его и так знал, и под конец сделал мне предложение, как он думал оченно выгодное.
Ты сейчас на видео расскажешь, как продавал оружие, покупал наркотики, как ты ненавидишь войну и обратишься с призывом прекратить эту бойню
Я смотрел на него и думал, «совсем ты дурак, дядя, ясно же, что я скажу, что надо, подыхать или опиздюливаться в подвале в мои планы не входит, сейчас по крайней мере, а там поглядим». Начальник ещё распинался минут десят, я же мысленно аплодировал его актёрскому таланту, судя по всему, документов у него нет, значит он знает ровно столько, сколько ему сказали, а это ничего.
А мне что с этого? задаю вопрос улучив паузу. Старшой даже осекся от такой наглости.
Ты жить не хочешь?
Я решаюсь идти, как говорится, ва-банк. Да нахрена мне такая жизнь, без денег, без жратвы, без сигарет. Долго я тут ещё буду?
Начальник вдруг заулыбался, перед ним сидел типичный продажный русский, чтож, хочешь видеть такого, видь как говорится.
А эти два придурка, нахрена они? Делиться с ними ещё гоню я волну дальше.
Э, этих мам, пап, купят. отмахивается начальник.
Нормально, однако, пытаюсь я выразить возмущение, я сейчас тебе на камеру наговорю и чё? В расход меня?..
Не переживай, решим. успокаивает меня начальник, я делаю вид, что верю, тот вызывает помощника и началось За время съёмки я успел обвинить Ельцина в содомии; признаться, что на вертолёте перегонял боеприпасы боевикам; обозвал НИСа три раза козлом, сказал, что он главный директор наркотрафика и через университет имени Лумумбы гонит чистый герыч, короче меня несло. После съёмки начальник щедро налил коньяка в пластиковый стакан, а мне стало почему-то не очень весело. Ну ладно этот дебил, но ведь есть кто-то поумнее, для кого-то эта запись нужна Странно, но угрызений так называемой совести не было, было два варианта или молчать и сдохнуть, либо врать и выжить, выбирайте сами, господа. Почему в войну наши в плену молчали, да кажется мне, что не знали они ни хрена, вот и весь хрен до копейки. Несколько дней, а может и недель я выиграл, а там, как карта ляжет. Очутившись у себя в камере я первым делом закурил, оставшись в одиночестве, так как Серёг вытянули наверх.
Итак, этих по видимому выкупят, вопрос, Толянчик, что с тобой будет, вариантов было масса и все хреновые. Через некоторое время вернулись оба срочника, судя по лицам, их отпустило. Ох великая сила Надежда, вернее даже вера в надежду, она и помирает говорят последней.
Нас выкупать будут. уверенно, с блеском в глазах, сказал большой Серёга, Мы и про тебя сказали, что и ты с нами
Нормально, парни, отдыхаем, говорю я, хотя и предполагаю, что часть этой записи просто сотрут, ну не разочаровывать же парней. Скоро наступила тишина, Серёги дрыхли, вероятно во сне встречая свободу, я же ворочался с боку на бок, не представляя что делать. Когда вели по коридору насчитал с десяток камер, вопрос есть ли кто, судя по тишине, отпадал, хотя Задремав под утро я так ничего и не решил, пусть идёт как идёт, там видно будет Сон прервали вопли с минарета, первым делом захотелось взорвать эту башню с колонкой, но не чем, поэтому я вздохнув сел и тут же проснулся от боли, отмудоханное тело ещё и затекло на нарах, поэтому бушлат, который по переменно служил то подушкой, то одеялом, погоды не делал.
Ну с добрым утром чтоли, бурчу я, Серёги в ответ здороваются и продолжают о чем-то шёпотом свой разговор, я даже не прислушиваюсь.
Толь, а ты что в камеру сказал? не выдерживает Серёга маленький.
А то и сказал, что всё говно и бабы бляди и солнце ебаный фонарь отшучиваюсь я.
А серьезно? допытывается маленький.
А серьезно, я Родину продал, и вообще, что сказали, то я и повторил. говорю я. Через паузу маленький говорит, А я Родину люблю
Ну и люби, кто ж тебе мешает, усмехаюсь я, вот на допрос вызовут рви рубаху, ори, «ссыте мне на грудь, чтоб морем пахло», а когда тебя ебнут, твои родители будут гордиться, что воспитали сына, героического долбоеба
Серёга маленький даже немного завис, а я, глядя на это, продолжил, Ты героизм свой в жопу плашмя засунь, сдохнуть большого ума не надо, а вот выжить Цена не имеет значения, когда орден вручат, посмертно. Тебе очень приятно будет, поверь, и родакам твоим в доме престарелых потом будет чем гордиться, поэтому глохни и не трави душу!..
А присяга? неуверенно спрашивает Серёга большой.
А что присяга? хмыкаю я, На нашу страну кто-то напал? Фашисты, блядь, под Москвой? Дяденьки деньгу рубят, а ты, как патриот, сдохни и всё, тебе оно надо, мне нет Поэтому, пацаны, давайте оставим эту тему, каждый при своих, но подыхать я не хочу и не буду И вот ещё, если возникнет выбор, то себя я не ущемлю, всё, проехали
Веселуха
После допроса прошла пара дней, нас никто не трогал: по-видимому, решалась наша дальнейшая судьба; судя по всему, с каждым днём бравые ингушские торговцы людьми понимали, что влетели в блудняк, и теперь ломают голову, что делать.
Сигареты, как мы их ни тянули, имеют свойство заканчиваться, как, впрочем, и продукты. У мальцов эйфория сменилась унынием и, как я их ни пытался расшевелить, ничего не помогало. Да я и сам, если честно, находился на грани. Несколько раз кто-то проходил по коридору, замирая у наших дверей, и всё
Знаете, пацаны, скоро всё будет хорошо, поверьте. в очередной раз говорил я, смотря на унылые лица. И, как говорится, накаркал.
Посреди ночи дверь распахнулась
Старший кто? услышал я из сумрака коридора.
Ну я отвечаю кому-то невидимому.
Пошли! приказал голос. Я выхожу в коридор, молча следую за кем-то широкоплечим (странно, но двери не закрываются, видимо на столько уверены в том, что никто не ломанётся наружу; ладно, поглядим) А вот это, блин, интересно, на улице во дворе стоит джип, возле него двое в возрасте Провожатый молча отходит в сторону, оставляя меня наедине с этой парочкой. С минуту молчим Удар в спину опрокинул меня вперёд, хорошо что успел выставить руки. Один в костюме поднимает руку и поэтому последующих ударов не последовало.
Скажи, баран, твоя запись? костюм держит в руках видеокассету Я молчу, говорить бессмысленно.
Зачем врал? костюм рассматривает меня, как некое насекомое, из-за которого он вынужден отвлекаться от более важных дел. Подождав немного и поняв, что ответа не будет, он просто махнул рукой.
Били меня долго и со вкусом, периодически давая мне возможность прийти в себя. Снова били. Потом как мешок картошки сволокли в подвал и кинули в камеру. Что характерно, оба Серёги даже не попытались выглянуть в дверь. Как сидели на нарах, так и сидели.
Сквозь шум в голове я слышал, как запираются двери. После провал Иногда я выныривал из темноты, кто-то из Серёг прикладывал мне горлышко бутылки к разбитым в хлам губам, я сглатывал воду вместе со сгустками крови, блевал и снова проваливался.
Не умирай, слышал голос одного из Серёг, наши что-нибудь придумают
«Наши А где они, сука, наши? пульсировало где-то внутри, А не наши ли сдали сюда? За что только, за что?.. Так что простите, нет больше наших, я сам за себя, наши»
С каким-то сарказмом мелькала мысль,: «Наши хуже врагов порой. И помни, Толян, если этим двум скажут убить меня за свободу или ещё что они убьют. Плакать будут от жалости к себе, но убьют. Поэтому не питай иллюзий: ты, если что, должен быть первым Второго места не присуждают, это не футбол, мать вашу Сука, из меня, если убьют, святого слепят? Хуёв дров, по масти не катишь, поэтому думай!»