Кира уже тогда была с ней знакома. Пару раз в воскресенье поутру они ходили в «Баррикады» на мультики. Кира заранее ехала на Пресню и покупала три билета разумеется, рядом. У входа Катюшу отвлекали мороженым, и Кира потихоньку отдавала Мишке билеты. Садились рядом, и он брал ее за руку. Сорок минут под бодрую или грустную прекрасную музыку из «Ну, погоди!» они просто держались за руки. И после этого можно было снова прожить пару дней.
Как-то поставили «спектакль» как бы случайно встретились у чугунных ворот зоопарка.
Кира Константиновна, моя дорогая! Катька, познакомься Кира Константиновна, мы вместе работаем!
Девочка равнодушно бросила на незнакомую тетеньку короткий взгляд и дернула за руку отца:
Пап, ну хватит! Пойдем!
Да, да, кивал ответственный папаша. А вы, Кира? Может, с нами?
И коллега милостиво, хоть и со вздохом, соглашалась.
Шли рядом, а когда девочка отвлекалась, тут же жадно и коротко сплетали руки в замок господи, как электрический разряд, как вспышка молнии были эти тактильные ощущения. Голь на выдумки хитра выкручивались как могли.
Мишка женился рано через два года после школы, едва отслужив армию.
С Ниной, первой женой, познакомились случайно, в метро. Он рассказывал, что та понравилась ему своей чистотой и наивностью в столицу приехала недавно, тяжело зарабатывала на хлеб на парфюмерной фабрике «Новая заря», и от нее сладко пахло духами. Сначала ему нравилась эта «душистость». А потом раздражала.
К тому же верная Нина два года его ждала. Да не просто ждала и писала моталась к нему в часть. Черт-те куда, между прочим, шестьсот верст от Москвы.
После Мишкиного возвращения они спешно поженились Нина забеременела. Он признавался уже тогда не любил. Смотрел на нее как на чужую. А смыться было неловко она ведь ждала. Жалко ее было до слез, до дурноты. Вот и женился, как порядочный человек. Правда, несчастливы были оба обнаружилось это почти сразу. И оба молчали, не признавались в этом даже самим себе. Но уже была Катька куда деваться? Мишка томился, но и жалел жену. Он говорил, что наивно думал тогда: «Ну так, значит, так. Стерпится слюбится. Живут же люди и без огромной любви, в конце концов». Нина хороший человек и мать его дочери. И их он не может предать. Как женщина она давно его не интересовала. Да и говорить им было не о чем. Так, из бытового, из общесемейного пеленки, распашонки, молочная кухня, врачи, дочкин первый зубик, первый шажок. А может, достаточно?
Были, конечно, легкие и необременительные, короткие связи. Но чтобы уйти? Нет, такие мысли в голову не приходили. Но появилась Кира. И их накрыло. Он говорил потом, что сначала ничего не понял ну, какая-то женщина, вполне симпатичная, кто же спорит? Короткая встреча, случайная компания, куча народу. Да, милая женщина. Только несчастная это не то чтобы бросалось в глаза, но он углядел.
Она обалдела:
Да неужели?
Он подтвердил:
Да, я сразу понял.
Это Киру потрясло. Ей казалось, что в тот вечер она замечательно выглядела. Новая, только из парикмахерской, прическа модная короткая стрижка, недавно появившаяся в Москве, называлась она по фамилии парикмахера «сассон» или «сэссон», все путали. Новое платье роскошное, модное, английское тончайшее джерси, за черт-те какие деньги. А вот как оказалось
Муж, кстати, от похода в гости тогда отказался кажется, у него болело горло, но точно Кира не помнила.
Компания была шумная, праздновали Первомай, хотя это, конечно, был повод праздников трудящихся Кирины знакомые не отмечали. Компания была полудиссидентская, кто-то уже собирался уезжать, и это усиленно обсуждалось. Врачи, итээровцы, молодые специалисты средний класс, интеллигенция. Было очень накурено, и даже у покуривающей Киры разболелась голова. Какой-то незнакомый ей парень взял гитару и запел Окуджаву: «Наверно, эта дама из моего ребра. И без меня она уже не сможет». Все замерли. Ах, как пел этот щуплый, совсем неинтересный, даже смешной молодой мужчина! Все подвинули табуретки и стулья и сгрудились вокруг него, притихли, загрустили, вспомнив о своем.
Вот тогда они и оказались совсем рядом, в полуметре, нет, даже меньше, друг от друга на диване, почти впритык. Впрочем, все там сидели, как кильки в банках. Места не хватало, и кто-то уселся на палас и подоконник. И в эти минуты все чувствовали единение и душевную близость. А щуплый парень все пел, волнуя и распаляя души и тревожа сердца.
На улицу вывалились большущей компанией. И Кира увидела, как внимательно, изучающе на нее смотрит симпатичный бородатый мужчина тот самый сосед по дивану. Она смутилась и фыркнула, чуть выпятив нижнюю губу. Он подошел к ней:
Вам в какую сторону?
Кира растерялась и не ответила сразу.
О! Кажется, вы забыли свой адрес. А я собирался напроситься к вам в провожающие.
Ничего я не забыла! буркнула Кира. И провожатые, уж извините, мне не нужны! Во-первых, сама доберусь. А во-вторых, у метро меня встретит муж!
Сказано это было с вызовом, конечно, от смущения ох, давно с ней никто не знакомился, и давненько ее не кадрили, если честно.
Потом Мишка пенял ей, что она могла пропустить свое счастье и свою судьбу из глупости и заносчивости. А тогда он и не подумал отставать:
И все-таки я вас провожу! Хотя бы до мужа!
И ей, если честно, это было приятно. Кстати, никакой муж встречать ее не собирался.
Потом Мишка рассказывал сказочник, господи! что вот тогда, увидев ее глаза, когда она слушала щуплого гитариста, он и влюбился в нее сразу и насмерть.
А ты? спрашивал он. Ты когда поняла?
Ты о чем? недоуменно спрашивала она. А, об этом! А я до сих пор не поняла! смеялась она.
В тот вечер Мишка проводил ее почти до самого дома. И о чем только они не успели переговорить за этот час! И оба поняли все и сразу. Бывает и так.
Ну и понеслось. Почти два года точнее, год и десять месяцев счастья и горя, радости и печали. Бесконечной тоски и любви.
Спустя полтора года ей стало все предельно ясно от мужа она уходит, несмотря ни на что. Позор и осуждение переживет. Да и наплевать ей на осуждение. В конце концов, поговорят и забудут. Но все равно было страшно. Правда, в то время она была почти бесстрашной! Такой бесстрашной, что самой становилось страшно вот такой несмешной выходил каламбур.
А Мишка все тянул, и однажды Кира не выдержала. Он со всем согласился. Да и доводы тут были ни к чему, все было предельно ясно да, жить друг без друга они не могут, да, так продолжаться все это тоже больше не может. Да, надо что-то решать. Будет больно? Конечно! Не только им. Но что делать? Врать дальше? Еще больше загонять себя в угол? В конце концов, сейчас несчастные все он, она, ее муж и его жена. Дочка, слава богу, пока ничего не понимает. А потом несчастных станет чуть меньше, потому, что прибавятся двое счастливых.
Ну и вообще. Унизительно. Страшно унизительно обзванивать знакомых в надежде найти ключи хоть на час, господи. «Вы в кино? Два часа? Да хватит, конечно, хватит!»
Она слышала его разговор, и у нее падало сердце: два часа хватит? Да ей жизни не хватит, господи, чтобы его любить. Насладиться им. Наговориться с ним. Наобнимать его. Нацеловать.
Но куда уходить, куда им деваться? Миша, разумеется, оставит свою квартиру семье дочери и жене. У Киры площади нет к московской квартире она отношения не имеет, это дом свекрови и мужа, а в Жуковском, в ее квартире, точнее в квартире родителей, живут ее мать и отец. Туда, к ним, невозможно. Снять комнату или квартиру? Разве что очень сильно повезет например, кто-то из знакомых уедет в длительную командировку. Можно снять комнату но это опять везение. Общежитие им не положено он москвич, у нее московская прописка.
Что делать, что? Но и так больше нельзя, невыносимо. Ей определенно. А ему хочется верить, что тоже. Но разве она знала об этом наверняка?