Главное за что? Что он сделал-то?
А все она, Ахматова эта, все с нее, гадины, началось!
Но теперь все будет по-другому.
Генерал за этот год все хорошенько обдумал и вынес окончательное и мудрое решение.
Никаких споров ни о какой советской власти. Сама со временем перебесится и одумается. А так только хуже, из упрямства одного станет перечить и противоречить.
Вот уж характер у девки.
Ничего. Найдем, о чем говорить
На лыжах пойдем по озеру, как тогда. До самых островов. Чаю в термос, коньяк во фляжку, бутерброды, конфеты и айда на полдня!
Все хорошо будет. Как раньше.
Музыкальным аккомпанементом для своего радостного и тревожного ожидания генерал выбрал (он всегда что-нибудь про себя мурлыкал и мычал) арию Мельника из оперы Даргомыжского:
Неудачный выбор, надо сказать, и предзнаменование недоброе.
Вспомнил бы, чем там у них все обернулось и что напоследок запел этот ворон здешних мест.
Но генерал ничего такого не думает и не боится:
Ну вот, практически все главные действующие лица, за исключением, наверное, одного, худо-бедно представлены, пора уже начаться и самому действию.
Ах да время и место.
Живет и служит генерал-майор Бочажок в военном городке Шулешма-5, в часе езды от самого райцентра Шулешма, на берегу знаменитого некогда раскольничьими скитами и берестяными поделками озера Вуснеж, в заповедных и дремучих, как пел Высоцкий, лесах, на северо-востоке европейской части РСФСР.
Что же касается времени, обозначим его так где-то между празднованиями столетнего юбилея Владимира Ильича Ленина и шестидесятилетия Великой Октябрьской социалистической революции.
А вот наконец и самолет.
Глава вторая
У. Шекспир в переводе Б. ПастернакаШут. А ты как думал, дяденька?Кукушка воробью пробила темяЗа то, что он кормил ее все время.Потухла свечка, вот мы и в потемках.Лир. Моя ль ты дочь?
И вот уже среброкрылая птица (так в советских газетах для вящей красоты назывались воздушные лайнеры), а если быть точным турбовинтовой пассажирский самолет Ан-24 идет на посадку, и вот уже сел, и вот уже выруливает к зданию аэропорта, и вот уже, все еще тарахтя, замирает (в конце-то концов!) в десятке метров от генеральской «Волги».
Счастливый папа приосанивается, поправляет папаху и воображает, как он сейчас лихо козырнет дочке и гаркнет:
Разрешите представиться!..
Нет, лучше даже:
Честь имею представиться! Генерал-майор Бочажок!
Анечка ведь его еще в генеральской форме не видела.
И вот уже мимо проходят первые торопливые пассажиры.
И вторые, и третьи.
И вот уже на трапе никого нет.
Совсем уже никого.
Нет и нет.
Да Господи же!
Да ну нет же!
Прислала же телеграмму!
Там еще пассажиры какие-нибудь остались?
Толстая тетка, волочащая за руку укутанного как шар ребенка, ничего не ответила, может, не слышала, а обогнавшая ее крашеная и простоволосая бортпроводница обернулась и сказала:
Не, вроде нет.
И когда уже генерал, утратив всякую бравость, постыднейшим образом поддался паническим настроениям, в самолетной двери ну слава те Боже! появилась Анечка.
Василий Иваныч замахал ей обеими руками и, если бы не честь мундира, понесся бы к ней сам.
Аня увидела их и тоже махнула рукой, но как-то вяло и не очень высоко. И стала спускаться медленно-медленно и почему-то боком.
Вот она, моя доченька, солнышко ты мое, дуреха моя золотая!
Вот уж действительно дуреха такой мороз, а она нараспашку!..
Василий Иваныч, да не застегивается на ней дубленка, вы что, не видите?
Степка-балбес захихикал рядом:
Пап, чо это у Аньки живот-то?..
И вдруг осекся и притих.
А живот и правда как два генеральских, прямо гора какая-то, а не живот.
Что ж это такое? Что это, доча?..
Ну хватит, товарищ генерал!
Прекрасно вы видите и уже с ужасом понимаете, что именно это такое.
Беременна ваша Анечка.
Неимоверно, непоправимо, неслыханно
бе-ре-мен-на!
Прямо скажем брюхата!
Здравствуй, папа.
Здравствуй
Там багаж еще
Багаж?
Чемодан и сумка.
Садись в машину. Степан принесет.
Он тяжелый.
Ничего, не надорвется.
Степка был только рад возможности улизнуть, всей своей гусиной кожей ощущая предгрозовую атмосферу и по опыту зная, сколь велика вероятность подвернуться под горячую генеральскую руку.
Аня села на заднее сиденье. Генерал закурил и остался стоять у машины.
Оба молчали и не глядели друг на друга.
Василий Иванович вообще ни на что уже не глядел и ничего уже не видел. Света белого невзвидел наш военачальник, ошеломленный и опешивший в буквальном смысле этих слов, то есть выбитый из седла и контуженный на всю голову неожиданным и нечестным ударом.
А может, она замуж пролепетал внутренний генеральский голос.
Да за какой на хрен замуж?! Замуж! Чего б тогда скрывать! Не-ет, это для тех, кто поглупей да попроще, а мы и без мужей управляемся, у нас ведь ни стыда уже, ни совести, ни Ни хера уже у нас нет и не будет!
Дрянь, дрянь, просто дрянь какая-то! Что же ты дрянь-то такая, доча?
Что ж ты натворила-то, а?
Анечка, Анечка, ну как же это?
Стыд-то какой.
Но с каждой секундой приближался стыд еще больший и горший закипали в широкой груди, подступали к глазам и рвались на свет божий невидимые пока миру генеральские слезы.
И были те слезы совсем не скупыми и, боюсь, не мужскими.
Выручил Степка.
За смертью тебя посылать! Где тя черти носят, деятель!
(«Деятелем» или совсем уж презрительно «великим деятелем» Василий Иванович называл того, чье ничтожество и никчемность хотел иронически подчеркнуть.)
Да чо я, виноват?
Ты у нас никогда не виноват. Пушкин, наверное, виноват.
Может быть, и Пушкин, а уж Ахматова вне всякого сомнения!
Тут я вынужден согласиться без нее не обошлось.
О Муза плача!
Пора уже, видимо, объяснить ту роковую роль, которую эта прекраснейшая из муз играла, и то большое значение, которое это шальное исчадие ночи белой имело, к ужасу и гневу генерала, в судьбе семьи Бочажок.
Но сначала, наверное, имеет смысл поближе познакомиться с самой блудной дочерью и попытаться понять, как же это она, папина надежда и отрада, дошла, как говорится, до жизни такой.
Анна Васильевна Бочажок, год рождения 1954-й.
Место рождения город Ковель Волынской области УССР.
Студентка 3-го курса факультета русского языка и литературы МГПИ им. Ленина.
Ныне находящаяся в академическом отпуске и в интересном положении и увы незамужняя.
Когда генерал называл свою дочь красавицей, он был не так уж далек от истины.
Горизонтальные параметры (до беременности, естественно) были вообще идеальны пресловутые 906090, ну плюс-минус сантиметр. Но рост и длина ног явно не дотягивали до стандартов фотомоделей. Впрочем, этих худосочных дылд на просторах нашей тогдашней родины еще видом не видывали, а по сравнению с красотками «Советского экрана» от Любови Орловой до Натальи Варлей Анечкины тазобедренные характеристики казались даже чересчур скромными и недостаточно сексапильными, на взгляд записных бабников.
Но зато глаза!
Вернее, контраст между большущими карими глазами и светло-светло-русыми, с золотым отливом на солнце волосами! Да еще и брови как в песнях и сказках соболиные! То есть по определению сайта KakProsto.ru «широкие, густые и темные. Они придают лицу невероятную выразительность, подчеркивают губы и глаза!».
О, это было что-то!
Что-то, что, как сказал певец пиров и финских скал, красоты прекрасней и говорит не с чувствами с душой!
Ох, знаем мы эти разговоры с душой!
Знаем не понаслышке.
Вот и договорилась ты, девочка, до беды.
Ну да что уж теперь
В отличие от трагической героини «Pale fire» Анечка, к счастью, была похожа не на кряжистого папашу, а на красавицу-мать. От Бочажка унаследовала она только цвет обильных волос и среднерусскую форму носа. Нет-нет, толстоносой она, слава богу, не была, но об аристократической горбинке и изысканном вырезе ноздрей северокавказской родни могла только мечтать.