Пойми, у нее сейчас такой период. И ты лишь часть он неопределенно махнул рукой, часть того, чем Кэрри пытается воздействовать на меня. Все это несерьезно, добавил он. Однако тон его был абсолютно серьезным.
Фред ничего не сказал.
Я просто хочу, чтобы не было никакого недопонимания, продолжал мистер Уайенн. Людям свойственно общаться в своем кругу; надеюсь, ты согласишься.
В прихожей Кэрри ахнула, притворяясь, будто ее напугали гости, затем громко выразила восхищение их маскарадными костюмами[4].
Не пойми превратно то, как Кэрри к тебе относится.
Кэрри вернулась в гостиную.
Почему такая тишина? спросила она. О чем это вы тут сплетничали?
Я просто попросил Фреда рассказать про свою семью, сказал мистер Уайенн, и его лицо снова стало приветливым и улыбающимся. Ты знаешь, что они были диссидентами? Очень мужественные люди.
Поднявшись на ноги, Фред сунул руку в карман и стиснул маленькую бронзовую лопатку. В эту минуту ему очень захотелось швырнуть ее в лицо мистеру Уайенну, почему-то очень напомнившее лицо его собственного отца.
Однако вместо этого он сказал:
Извините, я не догадывался, что уже так поздно. Мне пора идти.
1
ГОНКОНГ, 1905 ГОД
Цзючжун! снова громко окликнул Уильяма отец. Он не сдерживал свой голос, в отличие от соседки, которая пыталась успокоить ребенка, страдающего коликами.
«Ну почему в Гонконге все кричат? На дворе двадцатый век, а все ведут себя так, будто по-прежнему живут в деревне».
Меня зовут Уильям, пробормотал он вполголоса. Несмотря на то что отец оплатил его дорогостоящее обучение в Англии, старик по-прежнему упорно отказывался называть сына его английским именем, которое тот носил уже больше десяти лет.
Уильям постарался сосредоточиться на лежащей перед ним книге мистическом христианском трактате четырнадцатого века.
«Ибо ты вверг меня своим вопросом во мрак, в то самое облако неведения, в котором пребываешь сам».
Цзючжун!
Уильям заткнул уши пальцами.
«Да будет ниспослана человеку милость познать все прочие существа и их творения, да и творения самого Господа, и он может в полной мере мыслить о них; но о самом Боге не смеет думать никто».
Эту книгу, «Облако неведения», Уильяму подарила на прощание перед отъездом Вирджиния и ее, как, несомненно, одно из лучших творений Господа, Уильяму до боли хотелось «познать».
Ты собираешься возвращаться на загадочный Восток, сказала Вирджиния, вручая ему книгу. Так пусть же тебя направляют мистики Запада!
Гонконг не такой, возразил Уильям, огорченный тем, что она считает его обыкновенным китайцем Хотя в каком-то смысле именно им он и был. Это часть Британской империи. Цивилизованный город. Уильям взял у нее книгу, почти прикоснувшись к ее пальцам, но все-таки не прикоснувшись. Я вернусь через год.
Вирджиния вознаградила его открытой сияющей улыбкой, которая больше всех отличных оценок и похвал учителей позволила ему почувствовать себя настоящим англичанином.
«И на сем я оставлю все то, о чем могу думать, и буду любить то, о чем думать не могу. Ибо хотя Его можно любить, о Нем нельзя думать. Познать и обрести Его позволено через любовь, но только не думать о Нем».
Цзючжун! Что с тобой?
Отец Уильяма стоял в дверях, лицо его раскраснелось от усилий, потребовавшихся для того, чтобы подняться по крутой лестнице в каморку на чердаке.
Уильям вынул пальцы из ушей.
Ты должен помочь мне с приготовлениями к «Юй ланю».
После сладкозвучной музыки средневекового английского кантонский диалект отца резанул Уильяму слух подобно грохоту гонгов и барабанов «цзют кек», китайской «народной оперы», недостойной этого благородного названия, бледной тени настоящей оперы, которую он слушал в Лондоне.
Я занят, пробормотал Уильям.
Отец перевел взгляд с его лица на книгу у него в руках и обратно.
Это очень важная книга, сказал Уильям, старательно избегая смотреть отцу в глаза.
Сегодня ночью состоится торжественное шествие призраков, сказал отец, переминаясь с ноги на ногу. Позаботимся о том, чтобы душам наших предков не было стыдно, и еще можно попробовать утешить бездомных призраков.
Перейти от изучения Дарвина, Ньютона и Адама Смита[5] вот к этому, к ублажению призраков! В Англии люди стремятся познать законы природы, расширить границы науки, но здесь, под кровом отцовского дома, по-прежнему царит Средневековье. Уильям мысленно представил себе снисходительную усмешку на лице Вирджинии.
У него нет ничего общего с родным отцом, человеком абсолютно чуждым, инопланетянином, по сути дела.
Я не прошу, сказал отец, и голос его стал жестким, словно у актера китайской оперы, завершающего сцену.
«Здравый рассудок задыхается в насыщенной предрассудками атмосфере колоний». Никогда еще решимость вернуться в Англию не была у Уильяма такой сильной.
* * *
Зачем дедушке это понадобится? спросил Уильям, критически оглядывая бумажную модель безлошадного экипажа «Аррол-Джонстон» с трехцилиндровым двигателем.
Все ценят вещи, которые делают жизнь удобнее, назидательно заметил его отец.
Покачав головой, Уильям тем не менее продолжал приклеивать к модели фары, сделанные из желтой бумаги (имитация бронзы).
Стол был завален другими подношениями, которые предстояло сжечь этой ночью: бумажная модель коттеджа в западном стиле, бумажные костюмы, бумажная обувь, пачки «денег потустороннего мира» и стопки «золотого миллиарда».
Похоже, у дедушки и у прадедушки плохое зрение, раз они могут принять эти подделки за настоящее, не удержался от язвительного замечания Уильям.
Отец никак не отреагировал, и они продолжали работать молча.
Чтобы сделать это нудное занятие хоть сколько-нибудь терпимым, Уильям воображал, будто надраивает машину, чтобы выехать за город вместе с Вирджинией
Цзючжун, будь добр, принеси из сарая стол из сандалового дерева. Разложим красиво подарки призракам. И давай сегодня больше не будем ссориться.
Прозвучавшие в голосе отца просительные нотки удивили Уильяма. Только сейчас он вдруг заметил, какой сгорбленной стала у отца спина.
У него перед глазами возник непрошеный образ
Он, еще совсем маленький мальчик, сидит у отца на плечах кажется, таких же широких и незыблемых, как гора.
Выше, еще выше! крикнул он.
И отец поднял его над головой так, что он оказался над многолюдной толпой и смог увидеть восхитительные костюмы и разукрашенные лица актеров, исполняющих «народную оперу».
Отцовские руки были такими сильными, они держали его высоко в воздухе так долго
Конечно, папа, сказал Уильям, поднимаясь на ноги, чтобы сходить в сарай, что располагался за их домом.
В сарае было темно, сухо и прохладно. Именно здесь отец временно хранил антиквариат, который восстанавливал для своих заказчиков, а также свою коллекцию. Тяжелые деревянные полки были заполнены ритуальными сосудами династии Чжоу и резными нефритовыми изделиями династии Хань, погребальными фигурками династии Тан и фарфором династии Мин, а также прочими предметами, которые Уильям не узнал.
Он осторожно пробрался по узким проходам, нетерпеливо ища свою цель.
«Может быть, вон в том углу?»
В углу сарая стоял небольшой верстак, освещенный косыми лучами света, проникающими сквозь затянутое бумагой окно. За верстаком, прислоненный к стене, стоял обеденный стол из сандалового дерева.
Уильям наклонился, чтобы взять стол, и застыл, увидев то, что лежало на верстаке.
Это были две абсолютно одинаковые на вид «буби», старинные бронзовые монеты. Похожие на лопатки размером с ладонь. Хотя Уильям плохо разбирался в антиквариате, в детстве он видел много «буби» и понял, что эти относятся к династии Чжоу или более ранней. Правители Древнего Китая чеканили монеты такой необычной формы, показывая тем самым свое уважение к земле, из которой вырастали дающие жизнь плоды и куда должно было возвращаться все живое. Работа на земле являлась одновременно обещанием на будущее и признанием прошлого.