Нет, ма, не уходи, вцепился ей в руку Ромка, жалобно сверкая глазёнками.
Да что с тобой, милый? Смотри, обвела она комнату взглядом, нет тут никого.
Оно там, я видел Оно заберёт меня, мам, уже чуть не плача канючил Ромка, тыча в окно трясущимся пальчиком. Губы его плотно сжались в упрямую линию, а подбородок мелко подрагивал.
Сдвинув брови и растерев ладонями щёки, чтобы прогнать ростки раздражения, Анна взглянула туда, куда настойчиво указывал сын. Там, за окном, в шевелении камыша с посвистом шнырял забияка ветер, теребя и ероша торчащие щетинки коричневых сигар густого рогоза. Чёрная гладь озера хранила величавый покой, отражая в смоляных водах размазанный лик ночного светила. И вокруг ни единой живой души. А ведь совсем недавно
Женщина вздрогнула, вспоминая свой сон, и, виновато поведя плечами, затолкала его в самый потаённый уголочек души. Выбросила из головы стыдливые образы, волнующие женское сердечко и заставляющие щёки покрываться пунцовыми пятнами. Шумно втянув в себя душный воздух, она распахнула окно, впуская в комнату ароматы ночной свежести и, сглотнув липкий ком, упёрлась взглядом в ту самую уютную бухточку. Невероятно, но именно это место она видела в фильме. Удивлённо вскинув точёные брови, Анна зябко обхватила себя руками и повернулась спиной к распахнутому порталу в нереальную жизнь.
Иди сюда, Ром, взгляни. Там никого нет.
Оно там, я видел, сжавшись в дрожащий комок, Ромка не сдвинулся с места. Анна устало вздохнула и присела на краешек кровати сына.
Рука её дрогнула, когда под пальцами она почувствовала холодную липкую кожу ребёнка.
Солнышко, ты замёрз? Ложись, я укрою тебя, спохватилась Анна, расправляя отброшенное одеяло.
Ты посидишь со мной? жалобно пискнул Ромка.
Посижу, а ты спи, хорошо? и, поймав взглядом робкий кивок чернявой головки, она ласково улыбнулась.
Забыты были и страстные ласки, будоражащие тело, и кошмарные ужасы, леденящие душу. Сейчас перед ней был малыш. Крохотное родное существо, которое нуждалось в её любви и защите, как никто и никогда во всём мире. И она даст ему их, даже если ей придётся провести остаток ночи, стоически охраняя его покой.
***
Ночью, когда сладкий сон окутал вуалью напряжённое тело, заставляя расслабиться на белых простынях, к ней явился Кирилл. Она снова бежала по узкой тропинке, торопясь и поскальзываясь на мокрой траве. Задыхаясь от неизвестности, считая удары суматошного сердца, она опрометью выскочила на волшебный бережок, освещаемый полнобокой луной, и сразу же угодила в распахнутые объятия.
Они долго сидели у озера, и лёгкий бриз овевал раскрасневшиеся лица. Кирилл брал её маленькие ладошки в свои руки и ласково целовал каждый тоненький пальчик. Щекотал языком, выписывая немыслимые пируэты, а она со смехом отдёргивала руку и откидывалась назад, утопая в перине мягкой травы. Он улыбался. Суровые черты лица разглаживались, а в глазах появлялись весёлые искорки. Он нависал над ней гранитной скалой, любуясь её чувственной красотой сквозь полуопущенные ресницы. А затем, будто бы удовлетворившись увиденным, набрасывался на неё диким зверем и жадно терзал, целуя каждый сантиметр вожделенного тела хохочущей жертвы.
Она брыкалась и отбивалась, пытаясь оттолкнуть своего ласкового мучителя, ведь в окно мог увидеть их Ромка. Потом понимала, что сын ещё не родился, а они молоды, полны сил и любви. Оборона падала, и она отступала, позволив Кириллу стянуть прочь её ветреную сорочку и припасть жадным ртом к упругой груди.
Через краткий миг, как это бывает лишь во сне, два обнажённых тела уже барахтались на берегу, изнывая от накатившего жара, а у ног их сверкала зеркальная гладь озера. Она трепетала в его умелых руках. Как давно у них не было близости? И вот теперь она, голая, словно нимфа, извивалась и тихо стонала под тяжестью мужского тела, широко разведя в стороны ноги. Она явственно чувствовала тепло его рук, его такое знакомое, пропахшее дорогим табаком горячее дыхание, быстрые поцелуи и сладкую влагу внизу живота. Он врывался в её раскрытый бутон, словно отчаявшийся путник в пустыне, добравшийся, наконец, до воды. Он мял её груди, теребя затвердевшие соски, словно впервые дорвался до женского тела, жадно и ненасытно. А она с радостью принимала его игру и подавалась навстречу, смакуя каждую секунду накатившего счастья.
Потом они, обнявшись, долго лежали на смятой траве, а игривое солнышко тёплыми поцелуями иссушало жемчужины пота на юных телах. И она была счастлива. Ещё не было у него той изнурительной службы, которая стёрла румянец со щёк. Не было криков во сне и испуганно вытаращенных глаз, когда подскочив, он всё ещё оставался в кошмаре. Не было упрямо сжатых в линию губ в молчаливом укоре и несмелого шёпота «Военная тайна» в ответ на вопросы всех докторов.