Маня!
Да, да! Так всё и было!
Она с размаху бухнулась в кресло и заплакала.
Лёля подошла и растерянно присела рядом.
Маня плакала, кулаками размазывала по щекам слезы.
Я хотела Алексу позвонить. Ну ведь я тоже человек! Мне нужно кому-нибудь позвонить, когда я в беде! И и не стала
Позвонила бы мне!
Да что от тебя толку!
Можно подумать, от твоего Алекса толку больше.
Главное, я им говорю, что вижу человека, ну Максима, которого застрелили, в первый раз в жизни, а мне никто не верит! Даже следователь, по-моему, не поверил и отпустил только потому, что на книге увидел мой портрет.
Маня, я ничего не понимаю. Давай я тебя покормлю, и ты всё расскажешь по порядку.
Есть нечего.
Да я всё привезла! Лёля вскочила. Еле донесла! Я даже печёнку купила, чтоб оладьи сделать, ты же обожаешь оладьи из печёнки.
Обожаю, подтвердила Маня, шмыгая носом.
Ну вот, сейчас всё будет! И Вольке мячик такой зелёный, с пищалкой! Где у тебя свет зажигается?
Маня кивком показала, где выключатель. Он был старинный, круглый, его следовало не нажимать, а поворачивать, к нему шёл толстый витой шнур наружной проводки, как положено в деревенских домах.
Мане всё это было по душе и очень нравилось.
Лёля моментально распаковала объёмистую сумку и стала вынимать и выкладывать свёртки.
У тебя есть мясорубка?
Маня вытащила советскую металлическую мясорубку и присобачила её к краю стола.
Гляди, какая вещь! Как полагается! А дядя Николай мне винт наточил, так она теперь режет, как песню поёт, без всяких усилий!
Мясорубка поёт? усомнилась Лёля.
Постой, как ты сюда попала? вдруг сообразила Маня. За шлагбаумы не пускают!
Так у меня же пропуск! Помнишь, ты Марину просила? Она мне сделала. Я у неё позавчера забрала!
А замок? не отставала авторша детективных романов. Он же заперт был!
Но ключ-то торчал!
Когда я приехала, дверь была заперта! А ты же вошла!
Лёля перестала вертеть ручку чудо-мясорубки и посмотрела на Маню.
Я вошла, ключ оставила снаружи, а изнутри дверь закрыла на крутилку.
Зачем? удивилась Маня.
Вообще-то двери принято запирать.
Ну, у нас не принято.
Когда они сели за стол под висячим абажуром и Лёля выставила целую горку оладий в обливной керамической миске, Маня поняла, что на сегодня все волнения и горести закончились.
Можно, обжигая пальцы, хватать оладьи, хрустеть свежим огурцом ни о чем не думать.
Почему тебя так рано отпустили с работы? Или русский и литературу в школах теперь совсем отменили?
Не рано, нормально. Конец мая. А на ЕГЭ я в этом году не присутствую, директриса меня пожалела.
А Марфа?
Марфой звали Лёлину дочку, и она была нездорова. Маня никогда не могла запомнить, как называется сложная болезнь нервной системы, какой-то синдром. В прошлом году Марфа была совсем плоховата, и Манина тётя Эмилия, знаменитый на весь Питер экстрасенс, её лечила.
Потом тётя погибла, и Марфа осталась без помощи. Но Мане казалось, что дело идёт, девочка стала общаться, полюбила Маню и Манину собаку и как-то доверилась[2].
Лёля никогда не отпускала дочь от себя.
Марфа в Пушкиногорье, радостно сообщила Лёля. Мы нашли такого отличного педагога, представляешь? Она собирает таких сложных детей и волонтёров из родителей и везёт всех в Шаробыки, это село такое! И Марфа поехала.
Одна?! поразилась Маня.
Нет, я отвезла, конечно. И оставила, мне кажется, ей там понравилось.
То есть у тебя полноценный отпуск?
В первый раз за всю жизнь, призналась Лёля. Я дома, когда одна осталась, вообще не знала, куда деваться! И что нужно делать, когда делать ничего не нужно!
Маня засмеялась:
Я доем последнюю? Ты не будешь?
Доедай, конечно! А потом вспомнила, что ты меня звала, и приехала. Ничего? Или ты меня просто так звала?
Ничего не просто так! Сытая Маня откинулась на спинку стула и вздохнула. Я очень рада! Особенно, что не шарахнула тебя по голове.
Расскажешь? осторожно спросила Лёля.
Пойдём на улицу.
Уже совсем вечерело, было прохладно, и на поручнях террасы лежала роса. Волька скатился с крыльца, помчался по дорожке и пропал в сумерках.
Скоро можно будет купаться, сказала Маня, помолчав. Тут чудная речка, называется Белая. Она и правда по утрам белая, когда над ней туман. И мне нравится, что дважды в день на моторке проходит егерь и следит за порядком. Заповедник!..
Принести тебе чего-нибудь накинуть?
Маня кивнула.
Лёля вернулась с курткой и телогрейкой для Мани. От телогрейки прекрасно пахло сеном и немного дымом Маня в ней разводила огонь в уличной печке.
А у этого дядьки, которого застрелили, не сад, а парк, самый настоящий. И пристань с катерами. Я всё представляю себе, как его жена приезжает домой, а там
Манечка, не плачь.
Я стараюсь.
Маня принялась рассказывать, должно быть, в пятнадцатый раз за невозможно длинный сегодняшний день, как приехала, как её поразило обилие списков Серафима Саровского, как в саду они разговаривали с хозяином, и Максим говорил, что не хочет жить в Москве. Как она заметила движение в кустах, а потом услышала сухие щелчки и ничего не поняла поначалу.
Лёля слушала внимательно и сочувственно.
Понимаешь, он сказал, что каждый день, зимой и летом, ходит именно по этой дорожке к пристани, это его обычный маршрут. То есть подкараулить его там ничего не стоило! А с другой стороны, кто мог знать, что именно в этот день в доме никого не будет? Что садовник не ковыряется в саду, водитель не надраивает капот, а жена не занимается йогой на лужайке?
Она занимается йогой?
Откуда я знаю!
Они помолчали.
И ещё он позвал кого-то по имени, но я не могу вспомнить! Ну, никак! Может, узнал? Волька бросился, и тот человек убежал. Он забежал за дерево, прицелился и выстрелил? Два раза! Раневский сказал, что нашёл место, откуда стреляли.
Кто такой Раневский?
Следователь. Он меня как раз отпустил, не посадил в тюрьму. Хотя мог.
Брось ты, Маня.
Нет, я не понимаю. Не могу себе представить.
Маня стала ходить по террасе туда-сюда.
Вот мы идём. Убийца ждёт в засаде. Так? Понимает, что Максим не один, с ним кто-то ещё. Убийце нужно Максима подманить поближе, или он может промахнуться и попасть в меня. Да?
Маня, я не знаю.
Он начинает шуметь, чтоб привлечь внимание, собака брешет, Максим идёт, чтоб посмотреть, кто там, убийца забегает за дерево, целится и дважды стреляет. Похоже?
Лёля беспомощно посмотрела на неё.
Нет, Маня покачала головой, не похоже. Очень много лишних движений! Сначала некто караулит в кустах, потом выходит, потом отбегает обратно в лес и уже оттуда стреляет, а тут ещё моя собака!.. Мне показалось, что человек в лесу вскрикнул, то ли от испуга, то ли Волька его всё-таки цапнул. Что-то тут не так.
Манечка, всё не так! Это же убийство.
Вот именно. Пойдём спать, Лёлик, мне завтра с утра за работу. Ты меня прости, но тебе придётся как-то самой развлекаться. Я писать должна.
Ой, я с удовольствием, отозвалась Лёля, поразвлекаюсь на лежанке с книжечкой! Или в саду посижу. Сидеть одной в саду это же счастье, Маня. Тебе не понять.
Это то-очно, протянула Маня. Где уж мне.
Маню разбудил телефонный звонок, прервав наконец-то тёмный ужас, который снился ей всю ночь.
Она махом села в постели и ошалело посмотрела вокруг.
Ничего не происходит. Стены не рушатся, из подпола не лезут чудовища, в окна не ломится нечисть. Звонит телефон.
Господи Иисусе, пробормотала писательница Поливанова, нашарила трубку и нажала кнопку. Алё!
Звонил тот самый Роман Сорокалетов, давний приятель, который познакомил Маню с Максимом Андреевичем. Он что-то быстро и напористо говорил, Маня почти ничего не разобрала, пытаясь прогнать из сознания чудовищ.
Сможешь? Маня, ты слушаешь меня?
Нет.
Ты сможешь приехать?
Ромка, который час?
Десять утра.
Маня застонала. В её системе координат десять утра ещё даже не рассвет!..
Но собеседник не отставал. Очень убедительно он повторил, что Мане просто необходимо приехать к нему на работу прямо сейчас.