Здарова. Так ты, значит, не умерла. Он вертит в руках цветной карандаш.
Я не обращаю внимания на его комментарий:
Музыка.
А что с ней?
Громкость. Я демонстрирую уровень шума руками. Слишком громко.
В его голове словно загорается лампочка.
А-а-а. У нас тут отличная звукоизоляция, а я не привык, что в этом крыле есть кто-то еще.
Мне все равно.
Гордон чешет висок кончиком карандаша.
Ну да, что ж, музыка настраивает меня на творческий лад.
А более тихая версия той же музыки не поможет тебе настроиться на то, что ты там творишь?
О, вот это. Он театрально делает шаг в сторону.
И вау. Стены его комнаты покрыты карандашными рисунками домов во всех мыслимых архитектурных стилях. Каждая картина наполнена филигранными деталями и красочными пейзажами.
Ты их все нарисовал?
Он кивает в сторону чертежного стола, усыпанного измерительными инструментами, радугой из карандашей и чистым листом пергаментной бумаги.
За последние несколько лет. Это типа хобби.
Я иду по периметру маленького домашнего района Гордона, мимо каменных коттеджей, домов в викторианском стиле и зданий эпохи Тюдоров. У окна стоит виниловый проигрыватель с колонками. Пластинки на полке ждут, пока Гордон врубит их на полную мощность.
Так вот откуда звук.
Он подходит.
Извини, что включаю и выключаю. Просто не мог найти подходящую, понимаешь? Постараюсь потише.
Спасибо. Я беру пластинку «Роллинг Стоунс» с «Укрой меня». Пилар тоже их коллекционирует. Всегда ищет редкие экземпляры.
Удивительно, на что некоторые готовы пойти. У нас здесь есть магазинчик с виниловыми пластинками, называется «Фарлейс». В городе, рядом с Хай-стрит.
Я мысленно делаю заметку, прежде чем продолжить осматривать остальные работы Гордона. Может, дело в цвете или форме, но меня тут же притягивает картина, на которой изображено двухэтажное здание ярко-персикового цвета с терракотовой крышей. Изящные пальмовые листья развеваются над подстриженной зеленой лужайкой, а розовая бугенвиллея крадется по яркой штукатурке. Я резко оборачиваюсь.
Это
Он задирает подбородок.
Знал, что тебе понравится. Прямо из Корал-Гейблс во время нашего последнего визита, если я правильно помню. Мне понравились стиль и цвета.
Дом. Мое сердце сжимается, словно оно знает. Затем я делаю шаг назад, изучая всю стену. Рядом со зданием из Корал-Гейблс висит идеальное изображение «Совы и ворона» и бунгало мастера. Среди кирпичных особняков и домов с соломенной крышей дом с персиковой штукатуркой смотрится совершенно неуместно.
Глава 5
Следующим утром я просыпаюсь слишком рано для человека, который уснул так поздно, как я. Спустя три дня мой организм все еще игнорирует местное время и отталкивается от восточного часового пояса, в котором я прожила всю жизнь. Забитые мышцы ног сопротивляются, пока я спускаюсь вниз. Зеркало в позолоченной раме, висящее в фойе «Совы и ворона», говорит, что мои глаза выглядят как две виниловые пластинки.
Раз уж я, очевидно, не вернусь в Майами в ближайшее время, мне нужно найти в Англии что-то свое. Necesito correr[31]. Точнее, мне очень нужно бегать.
Что я не забыла упаковать, так это форму. Легинсы и спортивную майку, поверх которой я надела футболку с длинными рукавами. В шкафу висят две ветровки (Пилар), но они редко были нужны мне в Майами, и здесь я тоже обойдусь без них.
Другие ранние пташки проходят мимо, пока я разминаю мышцы ног в фойе. Телефон торчит из кармана. Я уже несколько недель не заходила в «Инстаграм», сначала из-за Андре, теперь из-за Стеф. Но после долгой тишины и тоски по дому у меня чешутся пальцы кликнуть на иконку и пролистнуть страницу, на которой когда-то была запечатлена и моя жизнь. Встречается ли Андре уже с кем-то?
Эта мысль давит, но я дала Пилар клятву.
Я пообещала Пили, что перестану отслеживать его «Инстаграм». Я пообещала идти вперед, хотя это последнее место, куда ноги хотят меня сейчас привести. Но мои обещания сестре что-то да значат, и меня бесит эта мысль. Так что телефон остается в кармане, а я возвращаюсь к разминке.
Две девчушки с косичками с писком несутся по лестнице впереди родителей. Они тревожат воздух, который пахнет выпечкой. Я не могу устоять перед соблазном. Вместо того чтобы выйти на улицу, я бегу в противоположную сторону к коридору для персонала. Запах приводит меня к широкой двери с маленьким окошком. Кухня.
Qué hermosa[32]. За порогом вторая по красоте кухня, которую я видела в жизни. Только при виде нашей кухни в пекарне «Ла Палома» мое сердце бьется быстрее. Ряды промышленных стеклянных светильников освещают огромное пространство. В центре разделочный стол, присыпанный белой мукой. Мой взгляд скользит по французским скалкам и стеклянным мискам, корзинам и открытым полкам, на которых размещены посуда, оборудование и сковородки всех размеров. Открытая дверь напротив ведет в забитую доверху кладовую. Я подхожу к промышленной подовой печи; четыре булки хлеба поднимаются и румянятся, как загорающие на пляже Майами. А запах
Возможно, меня выпроводили из города, обманом отправили на эти летние каникулы. Я отчаянно хочу домой, но здесь я вижу слабый проблеск самой себя. Оборудование и ингредиенты зовут меня голосом, который я слышала с детства. Отмерить, смешать, приправить и испечь вот мои первые слова. А самое главное, эта теплая, пропахшая дрожжами комната напоминает о бабушке. Чего бы мне это ни стоило, я не буду просто гостем в «Сове и вороне». Я стану их пекарем.
Наружная дверь со скрипом открывается, затем резко захлопывается.
Заблудились? За моей спиной раздается голос, похожий на крик попугая. Гостиная в другой стороне.
Я оборачиваюсь.
А, извини. Ты, должно быть, Лайла. Голос исходит от белой женщины, навскидку, шестидесяти пяти лет. Она такая высокая, что у меня брови ползут вверх. У нее острая, точеная, словно вырезанная из бумаги фигура. Ненакрашенное лицо под шапкой седых волос, круглое, напоминающее летающую тарелку из второсортного фильма.
Да, здрасте, я Лайла Рейес.
Полли. Хозяйка показывала мне твою фотографию. Она идет к раковине, чтобы помыть руки. Если хочешь на завтрак что-то другое, я скоро подам закуски в гостиную. Я сразу распознаю пренебрежение в ее голосе.
Я стою напротив нее, между нами деревянный стол, как богатая золотом земля.
Вообще-то, говорю я, я здесь на все лето.
Знаю.
Моя семья владеет пекарней. Уже более сорока лет.
Полли бросает взгляд на электронные настенные часы, затем распахивает духовку.
Полагаю, об этом я тоже слышала. Миссис Уоллас упоминала о маленьком кубинском местечке.
Маленькое. Кубинское. Местечко. Я плотно сжимаю губы, чтобы не дать языкам пламени вырваться наружу. Как бы я ни горела желанием рассказать ей про мой богатый пекарский опыт, я уважаю «кухню». И это кухня Полли. Если я хочу провести лето в компании масла, муки и сахара, составляющими единственную часть сердца, которая осталась нетронутой, мне придется быть осторожнее. Проскользнуть в эту кухню, а не вломиться. Мне придется быть любезной.
Я поправляю волосы. Улыбаюсь.
Мисс, э-э-э, Полли, я недавно пробовала ваш хлеб и сконы. Слишком сладкие. И подумала, может, я смогу работать на кухне? Помогать вам с выпечкой?
Полли упирает одну руку в бок.
Ты будешь готовить для гостей? Со мной?
Это отличная идея!
Мы с Полли резко поворачиваемся к двери. Каталина «Кейт» Мендоза Уоллас могла бы работать на Венесуэлу секретным агентом.
Правда? спрашиваем мы с Полли в один голос. Только я с радостной ноткой; Полли же задает вопрос, словно Кейт только что отдала мне последнее печенье из банки.
Кейт подходит ближе; она одета в мятно-зеленое кашемировое пончо и черные зауженные штаны. Она кладет руку на плечо Полли.