Я хотела закричать: «Я этого хочу? Еще как, потому что есть рецепт, который она не успела мне передать. Какое приготовить блюдо, чтобы смириться с тем, что она умерла и покинула нас так рано? Что приготовить после того, как мальчик разбил мое сердце, а лучшая подруга растоптала доверие?»
Но я ничего не сказала.
Сохраняя молчание и трясясь, я сжимала в руках фартук, цепляясь за воспоминания.
Óyeme, mi amor[23], сказала abuela несколько месяцев назад после моей очередной ссоры с Андре. Ты любишь этого мальчика так же, как любишь готовить. Она помешивала глазурь из манго. Но иногда тебя слишком много, как сахара в твоей выпечке. Ты выставляешь слишком высокую температуру.
Тогда я нахмурилась. Отмахнулась от нее.
Mi estrellita[24], если ты будешь сиять слишком ярко в его небе, ты сожжешь его, и сама тоже сгоришь.
В тот день я сожгла все свое тело. Выставила слишком высокую температуру и потеряла контроль.
Лайла, ты поедешь в Англию, сказала мами наконец. Мы не можем передать бабушкин бизнес, пока тебе плохо.
Вот и все.
Но моя пробежка внешняя и внутренняя изнуренность надела на меня намордник, и я не смогла спорить. Пока папи заходил на сайт «Бритиш Эйрвейз», я просто пялилась на «Л», вышитую на кармане фартука.
Глава 4
Две недели спустя после того, как папи забронировал билет на самолет, белый бабушкин фартук лежит на прикроватном столике в Англии. Прошли уже полные сутки после приземления, но я почти не вставала с постели.
Я бросаю взгляд на часы восемь вечера. Через холл доносится какофония синтезаторов и барабанов. Очевидно, музыка играет в комнате Гордона. Не представляю Кейт и Спенсера, колбасящимися под рок восьмидесятых между развлечением постояльцев и управлением гостиницей. Как только я вспоминаю название группы «Ван Хален», музыка выключается. Не проходит и десяти секунд, как деревянные панели на стенах начинают вибрировать от басов следующей композиции, включенной на полную громкость. Затем она тоже выключается после нескольких тактов. ¿Cómo? [25]
Мой взгляд останавливается на алтаре памятных вещей: рамках с фотографиями, белой футболке и пируэтах вышитой синими нитками «Л».
Los recuerdos обладают уникальной силой. Силой любви, истории и наследия. Они окликают меня громче, чем музыка, на языке, на котором меня вырастили. Abuela никогда не позволила бы мне вот так бездельничать большую часть суток проваляться в постели. Она бы как минимум заставила меня подняться и распаковать чемоданы.
Как только я откидываю одеяло, меня встречает волна электронной техно-поп-музыки. Что ж, неужели сама вселенная говорит через Гордона Уолласа, что моя спячка официально подошла к концу? Так или иначе нет. Я не вынесу этот грохот целое лето. Едва я дохожу до двери, музыка резко прекращается, как и до этого. Я жду, когда этот ужас возобновится, но этого не происходит.
Хм-м-м, говорю я себе и смотрю на чемоданы.
Десять минут спустя, разложив обувь и одежду по комоду и шкафу, я открываю второй чемодан. Сверху лежат выпрямитель для волос и косметичка. Под халатом я нахожу квадратный листок с почерком сестры.
Hermana, не злись, но я тебя знаю.
Люблю и уже сильно скучаю.
П.
«Не злись»? Самый верный способ разозлить меня попросить не злиться, так что я настороженно вынимаю толстый сверток. Первое, что я достаю из коричневого бумажного пакета, черный свитер из искусственной шерсти.
Я не паковала ни одного свитера.
Дальше больше.
Еще один такой же свитер, только серого цвета. Короткий черный водонепроницаемый плащ. Две ветровки. Пара темных зауженных джинсов. Две футболки с длинным рукавом: одна синяя с белыми полосками, вторая темно-синяя. Наконец, огромный серый шарф с абстрактным узором из черных гепардов.
Теперь я настороженно отношусь ко всему содержимому чемодана. Я перерываю все в поисках новых улик вмешательства и нахожу пару черных ботильонов, которые Пилар купила прошлой осенью в Нью-Йорке. Я хочу обнять ее. Хочу бросить один из ботильонов в ее круглую кубинскую задницу. Я не могу сделать ни того, ни другого, поэтому решаю нарушить сестринское молчание и тянусь за телефоном.
Экран загорается; я вижу четыре сообщения на голосовой почте и шестнадцать текстовых от мами. От Пилар ничего.
Ты знала, Пили! говорю я, когда овальное лицо сестры заполняет экран FaceTime. Она сидит в черном папином кресле в кабинете пекарни.
Что ж, и тебе привет, отвечает Пилар. Два дня от тебя ни слуху, ни духу, и вот как ты меня теперь приветствуешь?
Я написала тебе и мами, когда приземлилась. Я машу черным свитером перед телефоном. Ты знала.
Что? Что тебе не понравится?
Я фыркаю.
И, продолжает она, что когда я проверю твой чемодан, то найду только las camisas pequeñas[26] и летние платья? Конечно, я знала. И я оказалась права. Лето в Англии не такое, как у нас. Мами сказала тебе, что взять с собой, Кейт сказала, и я тоже
Я буду носить то, что захочу.
Пили тяжело вздыхает; я практически чувствую ее горячее дыхание.
Винчестер это тебе не Майами.
Я бросаюсь в нее кинжалами через FaceTime.
Лайла, думаешь, я не знаю? Мне без тебя плохо, но это единственный правильный способ.
Я. Бы. Справилась. Сама, процеживаю я сквозь стиснутые зубы.
Справилась бы? Ты исчезла, а папи увидел твою машину на стоянке и подумал что бы подумала ты, увидев это? И когда я наконец нашла тебя на кого ты была похожа? Dios, Лайла, не так справляются с проблемами.
Пилар редко плачет. Она думает и анализирует. Она организует и сортирует. Поэтому мы так отлично сработались. Я мечтаю и придумываю то, что понравится всем. Затем готовлю, а Пилар виртуозно продает. Но теперь она хлюпает носом и рыдает, как протекший кран. Я так заблуждалась, когда думала, что одна страдаю. Что только я потеряла бабушку.
Хватит, Пили. Знаю, я тебя напугала. Я просто хочу домой. Домой, где все наладится.
Она шумно сморкается в платок.
Тебе пока лучше побыть подальше от дома. Ты это доказала, понятно?
Пекарня
Мы уже говорили об этом сколько раз двадцать? Анджелина со всем справится.
Я не доверяю новому пекарю, у которой было всего несколько месяцев практики.
Это временно.
Claro[27]. Мы будем работать вместе. Но сначала нужно, чтобы моя сестра пришла в себя. Отдохни и позволь Кейт позаботиться о тебе. Она снова сморкается, затем наклоняется ближе. Ну, как там?
В смысле, в городе? Понятия не имею.
Должна была догадаться по этому жуткому пучку на голове. Но уже прошло два дня!
Я завтра, ладно?
Ее ответ тонет в грохоте музыки. На этот раз это гитарный рифф.
Гордон, говорю я Пилар в ответ на ее озадаченное лицо.
Похоже на «Укрой меня»[28], говорит она.
Тебе видней. Пилар отличалась от меня любовью к классическому року, особенно на виниле. Так продолжается уже Музыка снова затихает. Понятия не имею, что он там делает, но я положу этому конец прямо сейчас. Позвоню тебе завтра.
Espérate[29]. Пилар поднимает руку. Тебе понравилась новая одежда?
Она ужасна, говорю я, но продолжаю поглаживать мягкую шерсть.
Пили влажно усмехается.
Ты давно засматривалась на мои ботинки.
Sí, pero[30] это не значит, что я буду их носить.
Губы сестры растягиваются в улыбке.
Но ты положишь их в шкаф. И футболки с куртками тоже.
Затем я чувствую, как по моему лицу тоже расползается улыбка, которую я не могу контролировать, как бы ни старалась.
Может быть.
Через тридцать секунд после того, как я кладу трубку, из комнаты Гордона снова раздается музыка. Я стучу в его дверь, затем начинаю с силой колотить. Затем колотить и кричать. Шум, наконец, прекращается, и подпольный диджей открывает дверь своей спальни. Его густые рыжие волосы копия отца собраны сзади в растрепанный короткий хвост.