Проводница Оксана, которой было заплачено за доставку двадцать рублей, немногословная хохлушка, выбрасывать посылку, за которой никто не пришел, не стала. Решила вернуться с ним в Краснодар, а если за ней хозяева не придут, тогда и подумать, что с этим гусем делать.
Днем Люба позвонила сыну на работу:
Ну, что встретил гуся? Все в порядке? Нашел?
Что нашел? Что я должен был найти? Ничего я не нашел. Работы много, я устал, поленился вставать так рано. Я думал, Сашка встретит. Да бог с ним, с гусем. Спасибо, мама, но так получилось.
Да что ты такое Валера говоришь? Как так рано вставать. Валера, да ты с ума сошел, запричитала в трубку мать. Как ты мог! Мы в гуся положили три тысячи долларов, которые отец тебе должен. Не знали, как передать, вот и решили с гусем. Это же золотой гусь.
Да что ж Сашка мне не сказала?
Не знаю. Я ей намекала, не хотела прямым текстом говорить по телефону.
Валера затосковал. Жалко было три тысячи, жалко и мать, которая очень расстроилась.
Шлите обратно, сказал Валера.
Ну, тогда встречай этого гуся в том же вагоне через два дня утром, мы снова его вам пошлем.
Днем, Слава, чертыхаясь, поехал в Краснодар встречать вернувшегося из Москвы золотого гуся.
Была весна, но уже припекало, и гусь, перевозившийся под полом вагона в естественном холодильнике, начал задумываться, а не протухнуть ли ему, и Слава завернул его еще в пару полиэтиленовых мешков, проверив предварительно внутренности птицы. Заветная пачка была на месте. Проводнице Оксане было дано еще 20 рублей, и она взяла пакет.
В следующей поездке в Москву было жарко. Пассажиры стали волноваться, в коридоре появился легкий запах, заставляющий думать о расчлененных трупах, спрятанных в чемоданах.
Что-то у нас плохо пахнет, пожаловалась проводнице одна пассажирка, тощая и нервная дамочка, с круглыми глазами и острым носом-клювом, которым она поводила по сторонам.
Оксана, только что закончившая мыть туалет с хлорирующим очистителем и успевшая после этих тяжких трудов пропустить рюмочку перед обедом, напрочь лишилась обоняния, и, возможно, именно это спасло протухшую птицу.
У меня чисто, нюхайте у себя, сказала она.
Ей очень хотелось уточнить, какое именно место у себя надо понюхать нервной дамочке, но связываться было опасно, острый клюв выглядел кляузным.
Пассажирка поджала губы и ушла, чувствуя, что ее оскорбили, а как именно, она не поняла.
Утром, проспавшись, напарница проводницы тоже почувствовала запах. Они посидели, принюхиваясь, потом открыли люк, где лежала птица.
Это гусь, похоже, протух, поняла Оксана.
Если и сейчас его не возьмут, выброшу к чертовой матери.
Закрывай скорей, закричала напарница. А то опять придет эта тощая, принюхиваться.
Валера встречал Птицу. К поезду его подвез Михаил Иванович, шофер с фирмы. Сонная Оксана отводила нос в сторону, передавая Валере полиэтиленовую сумку.
В нос ударил отвратительный запах. Подъехали к ближайшей помойке.
Валера, заткнув нос платком одной рукой и, отвернувшись от сумки, другой вслепую нашарил глубоко засунутый в птицу пакет с чем-то твердым, вытащил, трясясь от отвращения, снял с пакета первый слой полиэтилена, и посмотрел на то, что вытащил. Сквозь облепленный чем-то скользким и вонючим бок пакета мирно просвечивали зеленые купюры долларов.
Валера оставил вытащенное себе, остальное, бросил в мусорный бак. Вонь стояла невообразимая. Валера вытер пакет и руки платком, и платок тоже бросил в контейнер.
Дома Валера снял с денег еще два кулька полиэтиленовых, тщательно вымыл руки ароматическим мылом, пересчитал деньги, пото́м понюхал купюры.
В отличие от его рук доллары не пахли.
Не оставляйте детей одних
Рассказ молодой женщины
Это было до моего замужества. Я с Тимофеем Гуровым только встречаться начала.
Он в общаге жил, и был у него друг Сашка, которого девушка на тот момент бросила.
У друга страдания, Гуров его одного оставлять не хочет, всюду с собой таскает, всё время мы втроем, и Сашка чувствует себя лишним. И вот, чтобы он не чувствовал неуютно, я стала приглашать свою подругу, Виолку, невообразимую красотку, натуральную блондинку и полную пофигистку. Спокойная, как тюлень, никогда из себя не выйдет, ото всего отмолчится. Характер моему противоположный, может быть поэтому мы сошлись.
Она к нам в девятом классе пришла, а в десятом мы уже были накоротке, много времени вместе проводили или у нее, или у меня. У нее родители целыми днями на работе, у меня тоже, свобода.
В тот день была пятница. Гуров накануне вечером позвонил мне и пригласил в театр, у него было четыре билета на всю нашу компанию. Я позвонила Виолке, и она мне говорит:
А у меня есть бутылка шампанского. Выпьем перед выходом по бокалу.
А я в тот день пошла в магазин за продуктами, мама написала список, и после этого попробуй, не сходи, занудят. Тогда еще не супермаркеты были, а магазины самообслуживания.
Я стою возле винного отдела, в руках у меня бутылка вермута, «Букет Молдавии», и на этикетке написано, что он особенно хорош с шампанским. Изысканное сочетание. Ого, думаю, вот мы с Виолой и попробуем. Взяла я этот вермут, принесла домой, нарядилась, накрасилась, жду подружку.
Виола пришла, волосы золотые по темному пальто распущены, голубой песец оттеняет серые глаза, красотища. Хорошее было у нее пальто с песцом, дорогое, у меня такого не было.
Начало спектакля было в половине восьмого. Зал маленький, без балкона, и на билетах было написано, что опоздавших пускают только на второй акт. Артистов тогда уважали.
Я достала фужеры, мы с Виолкой сели за стол, такие обе шикарные, нарядные, открыли шампанское, налили пополам с вермутом, сидим, пьем, вкусно очень.
Не заметили, как налили по второй.
Нам хорошо, но в голове копошится мысль, что надо ехать, ребята нас ждут у метро рядом с театром. Мысль эта медленно так шевелится, и мы решаем, а чего там, успеем, и наливаем себе по третьей.
Надо сказать, что в те юные времена закалки к алкоголю у нас не было никакой, и после третьей рюмки всё покрылось туманной дымкой.
Помню, что мы вышли на морозный воздух, когда стемнело, и ждали троллейбуса, который шел до метро. Мысль у нас была одна, как добраться до кавалеров и сделать так, чтобы они не увидели, до какой степени мы наклюкались.
Дальнейшее рассказываю со слов Гурова, память мне отказала напрочь.
Мы опоздали на сорок минут относительно условленного времени. Сашка порывался уйти, но Тимофей его останавливал:
Подожди, они придут, некуда им деться, придут обязательно.
И наконец, на верхних ступенях выхода из метро показались наша парочка. Мы шли, нежно обнявшись, поддерживая друг друга.
Я смутно припоминаю, что в тот момент все силы моей окосевшей души были направлены на то, чтобы справиться с неодолимой преградой в виде лестницы, возникшей на нашем пути. Одна из нас делала шаг на ступеньку вниз, перетаскивала другую, потом мы медленно покачиваясь, шли вдоль ступеньки, как по краю обрыва, выискивая, где удобнее спустится еще на ступеньку ниже.
Когда одной из нас казалось, что она нашла это единственное счастливое место, то напряженно тянула ногу вниз, выискивала поверхность ступени и осторожно на ней укреплялась. Потом помогала сойти подруге, и возобновлялись поиски удобного спуска пониже.
Народ спешил из метро густой толпой, нас толкали, обгоняя, что создавало дополнительный эффект случайного блуждания.
В первые минуты Тимофей и Сашка растерялись, не понимая, в чем дело, потом ринулись нам навстречу и помогли сойти вниз.
Очевидно было, что в таком состоянии идти в театр не имело смысла. Но понимали это только трезвые кавалеры, нам же с Виолкой, после того, как мы, вместо того, чтобы спокойно лечь спать дома, проделали такой путь, отказаться от театра казалось невозможным.