И ещё.
Началом перестройки считается 1987 год, когда на январском пленуме ЦК КПСС было объявлено о новом направлении в развитии государства. Выходит, с начала перестройки прошло тридцать четыре года. Открываем Библию, читаем: Моисей водил еврейский народ по пустыне сорок лет. Закрадывается мысль о том, что Господь, подобно Моисею, водит Россию по мёртвой пустыне человеческого духа уже тридцать четыре года, и если вдуматься в символику цифр и совпадений, через шесть лет народы России наконец увидят Землю обетованную и возрадуются великой радостью об окончании мытарств!
Киноварь[2] русской истории
Валерий Алёхин
Родился в 1952 году на Урале, в Пермском крае, на реке Чусовой в леспромхозе Ветляны. Окончил юридический факультет МГУ им. Ломоносова и Всесоюзную академию внешней торговли. В студенческие годы занимался в литературной студии при МГУ. Многие годы работал на государственной службе. Награждён Почётной грамотой Совета Федерации. Ветеран труда. Слушатель Высших литературных курсов Литературного института им. Горького в Москве (семинар Игоря Болычева). Стихи и прозу пишет с 1975 года. Публиковался в уральской региональной прессе.
Красный песок
(рассказ)
Жители небольшого приграничного городка, затерянного в бескрайних казахских степях, давно привыкли к выстрелам, часто доносящимся с гарнизонного стрельбища, расположенного за южной окраиной в похожей на пиалу
́
́
Вверенная нашему пограничному отряду территория клином врезается в «сопредельную сторону» (или она в нашу; зависит от точки зрения). Из тринадцати пограничных застав отряда две находятся на танкоопасном направлении, поскольку расположены на равнине, остальные разбросаны по горам. На восток от городка, в котором дислоцирована наша пограничная воинская часть и находится командование погранотряда, до советско-китайской границы по прямой не более пятидесяти километров, а кое-где с южной стороны и того меньше. К западу на сотни километров тянутся бугристые, покрытые рябью мелких сопок полынные степи со стадами овец, лошадей, верблюдов, сайгаков да бродячими кустами «перекати-поле». Климат резко континентальный. Температура летом до плюс сорока, зимой столько же, но со знаком минус. Городок так же, как и озеро, называется Зайсан. Пограничный гарнизон расположен на его восточной окраине за зелёным дощатым забором с большой красной звездой над воротами. Население в основном казахи, уйгу
́
А ещё наш городок известен тем, что именно отсюда, из Зайсана, сто лет тому назад с небольшим отрядом в двенадцать человек начинал одну из своих экспедиций через Тянь-Шань в Тибет знаменитый русский учёный, военный, путешественник Николай Михайлович Пржевальский.
Такова наша дислокация. Не раскрываю тебе, Дорогой Читатель, никакой военной тайны. Это известно и «сопредельной стороне». Представь, будто «машина времени» перенесла нас с тобой из Настоящего в Прошлое в самое начало 70-х годов минувшего века, где мы сейчас и находимся. Стало быть, отвечать не перед кем. Разве что виртуально. А в реальном времени там, в Настоящем этот пограничный участок давно находится на территории другого суверенного государства, многое на границе поменявшего.
Впрочем, мне ответить, по-видимому, придётся: перед своими памятью, совестью и честью. Я должен, обязан рассказать тебе об одном печальном, трагическом событии тех лет, свидетелем которого являюсь, а виновных вроде бы и нет
Декабрь 1970 года. Стрельбище. Сегодня стрельбы не учебные, а показательные. Командование погранотряда по традиции демонстрирует перед новобранцами огневую выучку пограничников. Мы, новобранцы, рядовые учебной заставы, в новеньких, натирающих шею шинелях, кирзовых сапогах и шапках с опущенными «ушами», с побелевшими носами, переминаясь с ноги на ногу и притопывая, не по уставу пряча в рукава закоченевшие пальцы, растопырив руки, как пингвины в Антарктиде, встречающие полярников, рассыпались шеренгой по пологому склону, глазеем на развернувшуюся внизу огненную феерию.
Стрельба ведётся боевыми патронами и снарядами изо всех имеющихся в погранотряде видов вооружения. Распластавшиеся на огневом рубеже стрелки, упёрши в плечо автоматы Калашникова, деловито, расчётливо, по два-три патрона в очередь, со щёлканьем укладывают пули в фанерные мишени; одиночными бронебойными насквозь пробивают вкопанные в землю рельсы и прочую металлическую арматуру. Разбрасывая искры, пули с визгом уходят рикошетом в стороны, раскалённые докрасна, падают с шипением в снег. В этом оркестре, управляемом невидимым дирижёром, одни исполнители меняют других. Похожие на стрекотание швейных машин, автоматные очереди сменяются размеренной барабанной дробью станковых пулемётов, которые, в свою очередь, заглушаются гулким уханьем крупнокалиберных пулемётов, торчащих из башен расположившихся поодаль БТР (бронетранспортёров) и БМП[3]. Отплёвываясь минами, работает «малая артиллерия» миномёты, дополняя картину боя кустиками разрывов на краю стрельбища. Закладывая уши, разрывая барабанные перепонки, бабахают ручные и станковые противотанковые гранатомёты, с лёгкостью прожигая броню стоящих вдали макетов танков «вероятного противника».
Темнеет здесь быстро. Кроваво-красный солнечный диск, цепляясь за гранитные зубья скал, немного помедлив, будто что забыл, полыхнув напоследок холодным пламенем, величественно скрывается за ближайшей горой. Лишь дальние скалы, подсвеченные последними лучами, ещё алеют рождественскими свечками, а ближние на фоне малинового заката, словно догорающие угли костра, переливаются всеми оттенками красного цвета, постепенно затухая.
Распахнув слезящиеся от ветра глаза, раздирая смёрзшиеся ресницы, забыв о стрельбе, о лютом морозе, накрывшем котловину серебристым покрывалом, очарованный зрелищем, заворожённо смотрю на всю эту неописуемую красоту, буйство красок дикой природы.
В завершение гвоздь программы стрельба трассирующими пулями, особенно эффектно выглядящими на фоне темнеющей сцены стрельбища. Теперь уж не удерживаются и некоторые офицеры, подхватывают у отстрелявших бойцов ещё горячие от стрельбы «калашниковы», подсумки с оставшимися патронами и кто лёжа, кто стоя, кто с колена начинают палить по всем мишеням, превратившимся в решето и уже не падающим от пулевых попаданий. Стрекотня «швейных машин» переходит в сплошной грохот. Светящиеся «пунктиры», «точки» и «тире» трассеров стремительно улетают в пустоту и гаснут вдали у подножий гор. Иные пули, чиркнув о камень, мгновенно меняют направление и так же бесследно исчезают. Звучат последние выстрелы, всё постепенно затихает. И только обезумевшее эхо ещё какое-то время мечется над стрельбищем, отскакивая от крутых горных склонов
Оглохшие, под впечатлением от увиденного молча и быстро, чтобы согреться, шагаем колонной в гарнизон. Рядом топает Борька Осетров, мой школьный товарищ, с которым вместе призывались и прибыли сюда пару недель тому назад. Высокий, русоволосый, крепкий в плечах, подбирая ногу и стараясь не наступать на пятки впереди идущего, вышагивает в строю, не глядя по сторонам. Машинально бросаю взгляд налево, на песчаный карьер, что мы видели при входе на стрельбище, сразу за шлагбаумом. Сейчас, в полумраке, он таинственно чернеет и ничего особенного из себя не представляет. Зато днём он выглядел совсем иначе. Оранжево-красный, удивительной чистоты и красоты песок искрился на солнце каждой песчинкой, весело играя радужными переливами и словно приглашая плюхнуться в него как на пляже пузом вверх и ни о чём не думать! В голову почему-то пришло сравнение с цветом песка на арене испанской корриды, обагрённого невинной бычьей кровью, пролитой на потеху и в угоду кровожадной публике