Ну и катись к своим грузинам! взорвался вдруг Нуртай. Кто тебя тут держит?!
Все на секунду приумолкли.
Да, Калкан, ты не шуми, поддержал кто-то Нуртая из толпы.
Видишь, человек волнуется. Гляди, как у него пальцы вон трясутся!
Ссыт.
Кто ссыт?! встрепенулся тут Нуртай. Никто тут не ссыт! Чего вообще вылупились? Тоже мне
Ты тут не хами! оскорбился Калкан Кулак. Люди деньги заплатили. Играй давай!
И сыграю! огрызнулся Нуртай.
Ну и играй!
Ну и щас!
Ну и вот!
Ну и?..
Ну и!
И мы потихоньку начали. С приличного. Вернее, со знакомого всем миротворного школьного вальса.
Ромео неуверенно взял аккорд и сыграл вступление. Мы с секундным опозданием подхватили. Из колонок заухало: пум-баппа, пум-бап-па, пум-баппа, пум-баппа
Тоненьким голоском Ромео затянул:
«Когда уйдем со школьного двора под звуки нестареющего ва-а-альса»
Мы благополучно дотянули песенку до конца и перевели дух. Публика благосклонно прослушала. В задних рядах кто-то вяло хлопнул, словно прибил комара.
Айман, поддерживая нас, показала большой палец.
Дальше у нас шло всем известное: «Там, где клен шумит над речной волной» и «За меня невеста отрыдает честно».
Парочки стали полегоньку танцевать. Их было немного. Все остальные чего-то ждали. Скорее всего, все еще не верили своим ушам.
Так, тихой сапой, мы стали добираться до нашего секретного оружия. До нашего припрятанного динамита. До нашего грома с молниями. Да нашей «Шизгары». Мы понимали: только она нас может выручить. Больше никто. И вот когда мы грянули:
Зе гуддест он зе моунтэйн топ,Воз борнинг лайк э силвер флэйм,Зэ саммит оф бьюти энд лов,Энд венус воз хер нэйм!-народ заулыбался, задвигался, заерзал и принялся мотать головами в такт. А потом
Потом!
Первой не выдержала Ферапонтова Людка раздатчица из столовой стройчасти. Она дождалась начала припева и вылетела с воплем: «Шизгара!» Чабаны, что стояли рядом суровой кучкой, от неожиданности разом шарахнулись в сторону.
Видимо, Людка тоже откуда-то надыбала текст. С ней ее подружка Перизат. Продавщица из сельмага, вертлявая такая баба. Она тоже завопила: «Ес, бэби! Шизгара!)) и тоже кинулась трясти своими богатыми закромами.
За ними поскакали Буренкова, учетчица из арматурного, и дочка дядь Коли Абгольца косая Ленка. За ними повалила уже вся ферма во главе с завбазой Пернегуль.
У сцены уже никто не томился. Все подхватили эту забойную «Шизгару» и запрыгали гуртом.
Мы, конечно, надеялись на поддержку, но, признаться, такого не ожидали.
Выламывались кто как мог. Дамочки с фермы выдавали такие кренделя, что с Суслика сползли очки. И где они всему этому научились? Не на ферме же?
Окна в клубе мгновенно запотели. Бедный пол жалобно заскрипел. Опасно заходила ходуном большая люстра из фальшивого хрусталя, что висела под самым потолком. Но никого это не останавливало. Больше того пришлось исполнить «Шизгару» на бис еще четыре раза. А потом уже вдогонку мы сбацали «Смок он зе вотер» и «Стэрвей ту хэвен» два последних гвоздя в гроб деревенской скуки и культурной изоляции.
В общем, успех был оглушительный. Нас долго не хотели отпускать. Просили еще и еще.
Мы прокатали заученную программу с начала в конец и с конца в начало несколько раз подряд.
Закончили только к часу ночи, и то лишь когда Айман объявила в микрофон, что празднование Великой Октябрьской революции как событие мирового значения в нашей отдельно взятой деревне прошло на славу, но завтра понедельник и всем с утра на работу.
Нар од приуныл и нехотя стал рассасываться.
Так мы враз стали небожителями.
Никогда ни до, ни после я не ощущал такого всеобщего обожания и восхищения.
Ночь я, понятное дело, не спал. Лежал с открытыми глазами и пялился в пустоту. Долго еще в ушах стоял колоночный перегуд.
Думаю, ребятам тоже было не до сна.
А утром нас позвал к себе сам директор. Товарищ Каликов. То есть Есен-ага. Он был из местных, и все его воспринимали как своего безоговор очно.
Нуртай все надеялся при разговоре вставить слово за новые инструменты.
Салам пацанам! по-свойски начал Есен-ага и жестом пригласил всех за длинный стол, покрытый красным сукном.
Мы расселись. Есен-ага разлил всем по граненым стаканам водички из графина. Подвинул тарелку с яблоками.
Слышал, вы вчера народ здорово повеселили!
Мы учтиво помалкивали.
А я и не знал, Нуртай, что ты на гитаре играешь, обратился директор к нашему худруку. Нагыз жiгiт сегiз кырлы бiр сырлы! Так ведь?
Это поговорка такая: «Настоящий джигит восьмиугольник с секретом». Ну, это означает типа клевый чувак, все может, все умеет, да еще и без хвоста. Считается, короче.
Мы приободрились.
Вот что, ребятки, перешел к делу директор. Надо дать еще один концерт.
Где? спросил Нуртай.
На Ушконыре, сказал директор. Вы же знаете, там у нас женская зона. Пашуг бабоньки, бедные, от зари до зари. Света белого не видят. Надо бы им хотя бы на пару часов переключить мозг. А то сами понимаете
Последняя фраза насторожила Нуртая.
Что мы понимаем?
Ну, это я не так выразился, поспешил с поправкой директор. -Просто хотелось бы устроить женщинам праздник. Подарить, так сказать, пару часов культурного отдыха. Понимаете?
Мх-м, протянул Нуртай.
Да вы не бойтесь, улыбнулся председатель. Они обычные женщины. Как все. Просто не повезло им по жизни. Кто не оступается?
Да мы не боимся, обиделся Нуртай. С чего нам бояться?
Ну и отлично! поднялся из-за стола директор, давая понять, что разговор закончен. Значит, договорились?
Мы тоже поднялись.
На своем шестьдесят шестом и поднимешься, сказал Каликов и крепко пожал руку Нуртаю. Я скажу Михалычу, чтоб закрыли тебе путевой. А насчет вас, Есен-ага повернулся к нам, я зайду к директору школы.
И мы пошли. За новые инструменты разговор так и не получился.
Некоторое время мы еще постояли в задумчивости на площади перед конторой.
С плаката хитро улыбался нам вождь мирового пролетариата, сильно смахивавший на складского сторожа дядю Егора
Дядя Егор Солонец раньше работал в поле, охранял люцерну и был очень набожным. Знал молитвы. Над ним за это потешались. А однажды местные остряки решили его напугать: переоделись в простыни и стали бегать ночью по полю с воплями: «Выходи, Солонец! Наступил тебе»
С тех пор дядя Егор слегка повредился в рассудке, и ружье у него на всякий случай отобрали. Вручили палку. Вот он с ней и ходил возле колхозных складов. Охранял.
Мы, конечно, понимали, что надо как-то начинать свою музыкальную карьеру, но мало кто из нас мог предположить, что начать ее придется с женской зоны. А куда деваться? Сам Есен-ага попросил. Это ж такая ответственность. Ну и по умолчанию было понятно, от кого зависит покупка новой аппаратуры. Решили: съездим, отработаем, а потом зайдем с этим разговором.
Я бросил прощальный взгляд на вождя гегемона. Вождь, как мне показалось, по-отечески улыбнулся нам и благословил на новые творческие свершения.
В назначенный день мы погрузились в кузов нуртаевского «ГАЗ-66» и отправились по ухабистой дороге в горы. В Ушконыр.
Айман поехала с нами. Мы галантно уступили ей кабину.
В горах нас ждали.
В столовой был накрыт стол со скромным ужином.
Женщины трудной судьбы пока не появлялись.
Только вернулись в барак, сообщила завстоловой. Сейчас переоденутся и придут. Вы пока поешьте.
Столовая представляла собой угрюмое строение с низким потолком и безвкусным интерьером. На стене художник со своеобразными понятиями о симметрии нарисовал пышнотелую гражданку с кувалдой в руках. Надпись внизу в поэтической форме сообщала: «Если ленив ты, какой в этом прок? В жаркой работе тает твой срок».
При этом последние два слова явно не поместились, и художник загнул их вниз, концами в землю, как бы предвещая метафоричный финал.