Отец сосредоточенно обжигал на огне конец ошкуренного дубового
сука. Он срезал его около двух недель назад и каждый вечер осторожно
подсушивал над углями. А сегодня решил, что пришло время заняться
наконечником. Его старое охотничье копье пришло в негодность. Пока они
обходились пращей и силками, но в воздухе уже пахло весной. А значит,
проснутся медведи и лес станет гораздо более опасным.
Уимон помешивал похлебку, когда отец внезапно выпрямился и повернул
голову. Мальчик насторожился. Они молча прислушивались: шум и треск
ломаемых сучьев, злобное рычание. Отец вздрогнул и, повернувшись к
мальчику, резко выдохнул:
- Шатун...
Мальчик побледнел, оба понимали, чем для них может окончиться столкновение
с проснувшимся не в свою пору, озлобившимся и голодным медведем. Отец с
отчаянием поднес к глазам сук. Наконечник заметно сузился, но до рабочего
острия ему было еще далеко. Рев раздался снова. Но сразу же за ним
послышались испуганные крики. Торрей и Уимон переглянулись, и мальчик
решительным жестом вытащил из костра горящую ветку.
Первыми к костру подбежали четверо мужчин. Двое из них тащили на плечах
третьего, а четвертый, с охотничьим арбалетом, припадал на левую ногу и
все время оглядывался. Медведь появился почти сразу за ними. На поляне он
остановился, озадаченный увеличением числа своих двуногих мишеней, но тут
Уимон с размаху хлестнул его по морде горящей веткой. Медведь взревел и
попятился. Торрей быстро перекинул недоделанное копье в левую руку и,
выхватив из костра еще один горящий сук, хлестнул зверя по морде. Медведь
снова попятился. Еще пара ударов - и медведь, глухо ворча, начал
разворачиваться, собираясь поискать другой объект для того, чтобы выразить
свое раздражение, но тут раздался звон тетивы. Медведь взревел, попытался
лапой зацепить арбалетный болт, торчащий у него из шеи, и в ярости взвился
на дыбы. Торрей отчаянно вскинул недоделанное копье и, вонзив его в
широкую медвежью грудь, упер тупой конец в землю и навалился на него всем
телом. Медведь заревел и, попытавшись дотянуться до дерзкого двуногого,
упал на копье всей тушей. Копье прогнулось, но заостренный наконечник
наконец прорвал толстую звериную шкуру и скользнул внутрь между ребрами.
От отчаянного рева зверя, казалось, осыпались шишки с елей. Копье слегка
повело, но Торрей и бросившийся ему на помощь Уимон отчаянным рывком
выпрямили прогнувшееся и уже трещавшее древко. Зверь прянул назад, вырвав
копье из их оцепеневших от напряжения рук, словно пытаясь убежать от
вцепившейся в него боли. Но его лапы подогнулись, и он рухнул наземь,
уронив голову в догорающий костер и подняв целую тучу искр.
Воцарилась оглушительная тишина. Люди ошарашенно пялились на поверженного
хозяина леса, все никак не веря, что схватка закончилась и они живы. От
упавшей в костер медвежьей морды потянуло паленой шерстью, и этот запах
наконец заставил их поверить в то, что страшный зверь мертв. Они
облегченно переглядывались, но вдруг руки пришельцев, сжимавшие копья и
арбалеты, вновь напряглись.
- Этот медведь наш.
Торрей пожал плечами:
- Берите, - безразлично наклонился над котелком и помешал похлебку.
Мальчик тихо опустился рядом.
Гости не двигались:
- Кто вы такие?
Торрей осторожно заговорил:
- Наш куклос... погиб. Все умерли. Мы были на охоте, но попали в буран. А
когда вернулись, то... никого не застали в живых.
Мужчины недоверчиво молчали. Потом раненый приподнялся на локтях и что-то
прошептал товарищу па ухо. Тот молча выслушал и, кивнув, повернулся к отцу
и сыну:
- Вы из куклоса?
Торрей кивнул.