У безжизненных тел билась в муках душа
Это было исчадие ада.
Мы держали плацдарм, выбиваясь из сил,
За пределом немыслимой грани.
Раскалённый свинец ноги мне подкосил,
Я шрапнелью был в голову ранен.
Пал, уткнувшись лицом в молодой березняк,
Я забредил мольбой о высоком.
И, хватая губами прохладный сквозняк,
Упивался берёзовым соком.
Не надеясь, что ангелы могут спасти,
Крикнул роте: «Прощайте, ребята!»
Кто-то всё-таки смог до меня доползти;
Всё кругом было кровью объято.
Рядом бил пулемёт, надрываясь взахлёб,
Пушки «ухали» стоном набата.
Тот, кто ласково мне перевязывал лоб,
Прошептал: «Я сестра медсанбата.
Милый мой, потерпи, я сейчас помогу,
Отползём вместе из-под обстрела».
Как хотелось нарвать ей цветов на лугу,
Но кругом всё горело, горело
Мы ползли Нет, сестричка тащила меня
По траве, сапогами измятой,
Почерневшей от пепла, сухой от огня,
Всё же пахнущей чайною мятой.
Где-то рядом должны быть медпункт и санчасть,
Знали, что не отступят ни пяди.
Я был счастлив, что жив и что смог повстречать
Её русо-кудрявые пряди.
Много дней мы вдвоём пробивались к своим,
Силы были уже на исходе.
Ведь, казалось, границу страны отстоим,
Но войска всё отходят, отходят
Так случилось, войною любовь рождена
В урагане смертельного круга.
Ты и нынче моя фронтовая жена,
Боевого солдата подруга.
Обелиск. Две берёзы. Вот наша скамья.
Как прекрасна под Брестом погода!
Мы из двадцать второго июня семья,
Из боёв сорок первого года.
Гитар гитара, расскажи про мои сны
1
Я слышу музыку Нет, нет, её я вижу,
Она с оркестром приближается ко мне.
Вдруг тишина. О, как её я ненавижу!
Я видел ночь, один проснувшийся во сне.
Темным-темно. Хоть глаз коли. Ни звука.
Квадрат Малевича врос в кубатуру стен.
Превозмогая мрак, вглядевшись близоруко,
Глаза заметили измученную тень.
Она метнулась в странном облике лучины,
Задев нечаянно излучину струны.
Сначала ойкнула, рванувшись без причины,
И попросила снять гитару со стены.
Привычно руки сами к грифу потянулись,
Но тяжелеющие пологи ресниц
Не от бессонницы от времени сомкнулись,
Явив сны муз как иллюстрации страниц.
2
Всплыла мелодия, звеня над куполами,
Сияя златом, своды неба голубели.
Младенца сон был пробуждён колоколами,
И мамин голос лился мне у колыбели.
Он зримым был и осязаемым до вкуса
Животворящего грудного молочка.
С божнички лик смотрелся матерью Иисуса,
Светло внимая стрекотанию сверчка.
О, этот миг, не повторяющийся боле,
Мотив баюкающий детства оберег.
Он будет так щемить нутро усладой боли,
Пока душа не превратится в имярек.
3
Сюжет событий в сновидениях листая,
Глазам привиделся предутренний распев.
Пернатый хор, из гнёзд стремительно взлетая,
Запел, о судном дне подумать не успев.
На проводах, как ноты шустрые, синицы
Шедевры клювиками страстно создавали.
Их не пугали даже всполохи зарницы,
Лишь к непогоде низко ласточки сновали.
Бурь оратория она другого цвета,
В ней чёрно-белые присутствуют тона.
Так в сорок первом репродуктор сельсовета
Оповестил: грядёт священная война.
Людские проводы на фронт как крестный ход,
В толпе солдатки голосили а капелла.
Ещё не виден был спасителя приход,
Но уже ягода виктория заспела.
Горячей сечь была, в огне земля горела,
Рябины плакали в лесах без снегирей.
Орда от ненависти к русским озверела,
Сжигая их живьём в печах концлагерей.
На пепелищах места не было иконе,
А вместо звонниц эшафоты пустырей.
На поле боя ржали раненые кони,
Как будто реквием по жертвам алтарей.
По снегу, в дождь, какой бы ни была погода,
Под пулемётным ливнем мессеров в крестах
Красноармейцы шли четыре долгих года
Туда, где должен быть поверженным рейхстаг.
Победный марш поверх поверженных знамён,
Миг ликования с печалями утрат.
И обелиски с миллионами имён,
Как маки, вспыхнувшие солнцами с утра.
4
Очнуться надо бы. Гитаре одиноко,
Но сердце бьётся с позапрошлым в унисон.
Душе неймётся оттого, что видит око,
В который раз за ночь проваливаясь в сон.
Манит видение, показывая снова
Черты ожившие давно минувших дней.
Прожить свой путь земной единожды не ново,
Но пережить, пусть даже в снах, его трудней.
5
Мальчонка русый, и на нём беретик синий,
С котёнком весело играет у крыльца.
Свистит в свистульку, самоделку из осины,
Она единственная память от отца.
Как хорошо, что ничего с ним не случится,
Голодный год промчится мимо стороной.
Читать, писать и настоящему учиться
Мечтали дети, опалённые войной.
Все в детском возрасте одной и той же крови,
Послевоенные особое клеймо.
Они, мальцы, возили сено на корове,
Впрягаясь с нею в деревянное ярмо.
Не понаслышке зная истину из сказки,
Что есть полезно и вершки, и корешки,
Они, как солнечные малые букашки,
В пшеничном поле собирали колоски.
Это потом дадут стране угля и стали
И пересядут на «железного коня».
Под стон гудков тогда почил товарищ Сталин,
Люд шёл за телом, как сиротская родня.
Нутро земли незатянувшаяся рана
Разверзлась братскими могилами окрест.
Играл над прахом гениального тирана
Хрущёвской оттепели маленький оркестр.
6
Двадцатый век. О, как ему я благодарен!
За предоставленный фантастиками шанс.
Венец величия Победа и Гагарин,
Из пепелищ войны восставший ренессанс.
Свобода духа не на улицах брусчатых
В сердцах; в них веру невозможно обуздать.
Не быть романтиком не знать шестидесятых,
Кто был таким, тот мог творить и созидать.
Регаты плыли рукотворными морями,
И луноходы шли в космический прорыв,
С гитарой, с песней в горы, к югу «дикарями»
Таков был физиков и лириков порыв.
Тогда нуждалась в других ценностях душа,
Стих о высоком тамадой прослыл застолья.
Но тот, который той эпохой не дышал,
Назвал её ненужным временем застоя.
Жжёт неосознанный, в предчувствии вины,
Укор гитары молчаливый, что пылится.
Есть только сны, лишь в них отчётливо видны
Давно забытые и стёршиеся лица.
Воспеть бы всех. Их зов принять за честь;
Они из редкостной непознанной когорты.
В том поколении талантливых не счесть,
Для них не в счёт цена разорванной аорты.
7
С началом жизни звонки птичьи перепевы,
Скворцы горланят гимны подвигам весны.
Птенцы и дети. Взлёт и шаг их труден первый;
Следы мгновения прекрасные, как сны.
Влекли ребячьи неизведанные тайны
В страну, где парус пел от розовых ветров.
При тусклом свете фитиля избы-читальни
Искали в дебрях книг сокровища миров.
Не знали дети, что такое телевизор,
Подолгу вглядываясь в зимнее окно.
Но всё же изредка, пусть в качестве сюрприза,
Смотрели в клубе диафильмы и кино.
Весны дождавшись, на лужайки выбегали
И в беготне своей до осени росли.
Как подобает, по хозяйству помогали
Возле реки гусят с утятами пасли.
Наивность детская похожая на лето
Скорей хотелось непременно повзрослеть.
Но, видно, бог, своё накладывая вето,
Годок-другой хотел ещё их пожалеть.
8
От детства к отрочеству шаг непустяковый,
Пусть не заметен между ними переход.
Период зрелости обычный подростковый,
Предвестник драм и ранней юности восход.
Года лирических недетских перемен
В сонетах пламенных Шекспировских воспеты:
Порывы чувств, ранимость дружеских измен
И сила верности Ромео и Джульетты.
Влюблённость первая является нежданно,
Как среди бела дня в сухой степи гроза.
Не замечавшие ещё совсем недавно,
Взаимно встретились и обмерли глаза.
Казалось, тот же взгляд лазорево-бездонный
Под лепестковыми изгибами бровей.
Но, как разряд с других, коснувшихся ладоней,
Он поразил. Нет лучше глаз и красивей!
Поверить трудно, что детишки-сорванцы
Ещё вчера кричали «тили-тили-тесто».
Парнишка с девочкой, влюблённые юнцы,
В пятнадцать лет почти жених, почти невеста.
Им век в любимых оставаться, может быть,
Или в других влюбляться жарко многократно.