Вместо этого он облокотился поудобнее на ближайшую к нему скалу и уставился на землю, туда, где вот-вот должны были соприкоснуться тени.
Ожидание тянулось долго, но он словно никуда не торопился. Вдыхал прозрачный от холода воздух, любовался яркими мазками кустов и деревьев, которые еще не успели облететь. Парочке наскучило прятаться, и они осторожно начали спускаться к дороге. Мужчина по-прежнему делал вид, что не замечает их, хотя с каждым их шагом это становилось всё сложнее. К счастью, вскоре всё его внимание сосредоточилось на дороге. На короткое мгновение воздух в одной точке словно загустел и заискрился как леденец, а когда всё закончилось, на дороге остался лежать сверток.
Не выпуская из рук ружья, мужчина подошел ближе, присел и осторожно развернул материю. Любопытные наблюдатели уже совсем не скрываясь бросились к нему и заглянули через плечо.
В свертке был ребенок. Совсем крошечный, едва ли с локоть, а то и меньше, он был прехорошенький и очень тихий. Когда мужчина развернул его целиком, стало заметно, что на ручках и ножках пробиваются перья, да и сами руки скорее напоминают крылья, такие же тоненькие и гибкие. Ребенок начал попискивать от холода, и мужчина торопливо завернул его обратно во все тряпки, а сверху еще укутал снятым с пояса теплым кушаком.
Гарпия! заявил со знанием дела беловолосый подросток и вытер нос рукавом. Точно гарпия!
Ну зачем её тащить к нам, она же тут не выживет, добавила кудрявая девушка. Сейчас бы Никита ни за что не спутал их с туристами, одеты они были в самосшитую одежду с красивыми, хоть и непонятными вышивками, даже куртки из кожи и те были сшиты самостоятельно. Только очки на ней были те же, с дымчатыми стеклами.
Много ты понимаешь, Солунай, беззлобно буркнул мужчина. Ты же выросла, и она вырастет.
Я совсем другое дело, Александр Николаевич, немедленно ощетинилась девушка. Да и не сказать, что мне легко.
Начинается! беловолосый закатил глаза и заискивающе спросил: Александр Николаевич, а можно я её понесу?
Ружье вон понеси, Бануш, Александр Николаевич очень осторожно прижал попискивающую гарпию к груди, вызвав ревнивое фырканье Солунай.
А имя у неё есть? легко перестроился Бануш. А то у меня есть идея!
Есть, Александр Николаевич развернул краешек пеленки и показал вышитые непонятные буквы. Написано, что её зовут Аэлла.
Эх, а я хотел сам назвать. Жалко, Бануш расстроенно шмыгнул носом. Им самим с Солунай имена достались местные, его так назвала смешливая Марта, и имя значило русское «Ванюша», тогда как директор приюта, Александр Николаевич, дал имя Найке. Солунай интересная, хотя Найка долгое время не могла понять, что в ней такого интересного.
Она немного знала о своем появлении в приюте. Как и большинство других воспитанников, она была подброшена в Заповедник в одних пеленках, и чудом не замерзла таким же осенним днем. Айару рассказывала, что тогда Александр Николаевич, еще молодой и неопытный, не догадывался приходить к воротам ежедневно, ей пришлось пережить ночь на пересечении теней. Айару добавляла при этом, что её пеленки были покрыты инеем и практически не гнулись, но Найка не верила этому. В конце концов, Айару там даже не было, что она придумывает!
Впрочем, даже если и так. Человеческий младенец вряд ли пережил бы такую ночь. Впору радоваться тому, что она была вовсе не человеком.
Найка еще не привыкла думать об этом вот так. Она с самого детства знала, что в их приюте среди обычных детей живут чудовища. Просто никому в голову не приходило объяснить ей, что она и сама относится к ним.
Солунай с тоской посмотрела на широкую спину охотника, который уже двинулся в обратную сторону по той же едва заметной тропинке. Вздохнула и пошла следом. Не торчать же у ворот целый день? Александр Николаевич всё равно не оценит. Да и вряд ли заметит, хоть она в болоте утопни. У него, директора приюта, и без неё полным-полно воспитанников, что ему какая-то Солунай!
Бануш легким слитным движением скользнул с места сразу же, как только двинулась сама Солунай, нагнал её и пошел рядом.
Только гарпии нам не хватало, бормотала под нос Солунай, прекрасно понимая, что кроме Бануша её никто не слышит. Мы, между прочим, природные враги. Нам, между прочим, в одном приюте нелегко будет. А малявку эту еще первое время кровью кормить надо. И кто кормить будет, а? Только не Солунай, не надейтесь даже. Сами, Александр Николаевич, кормите свою драгоценную Аэллу. А потом она вырастет и откусит вам голову. Потому что от этих куриц другого ждать не приходится.
Рядом захихикал Бануш.
Да ты ревнуешь, Найка! Бессовестная! Ты ревнуешь директора Амыра! А должна его остерегаться! Забыла?
Солунай горестно вздохнула и снова уставилась в спину идущего впереди директора. Его темно-русые с проседью волосы и густая борода в детстве пугали её и заставляли думать, будто директор приюта уже стар. Став же старше, она поняла, что он еще очень молод. Темно-серые глаза его всегда смотрели пронзительно, словно Александр Николаевич знал наперед все мыслишки своих воспитанников. В детстве это пугало, сейчас же всё чаще смущало.
Я и так остерегаюсь уже одни духи знают сколько времени! Я устала! свистящим шепотом ответила Солунай и снова зыркнула в сторону директора. Я мне Да ему плевать на меня, понятно?
Ой, не скажи, покачал головой Бануш. Ты что ли не веришь в это?
Во что? Солунай прекрасно его поняла, но отвечать не спешила.
Тропинка теперь вилась среди камней, идти становилось всё сложнее, но они привычно перепрыгивали с камня на камень, цепко выхватывая взглядом норы многоножек и цепкие корни ядовитых полушников золотоносных. В отличие от родственного озерного полушника эта тварь разрослась до кустарников и охотилась, вытаскивая на поверхность боковые ядовитые корни. Охотилась, она, конечно, не на людей, но приятного от ожогов всё равно было мало. Тем более осенью, когда корни подмерзали и становились хрупкими. Запнешься об такой, разлетится крошечными кусочками, выковыривай потом из кожи и лечи ожоги. Нет уж, лучше смотреть внимательнее. И в гнездо многоножек тоже не вступить. Если только коснуться впавшей в спячку многоножки, она немедля распрямит свое членистое тело в локоть длиной, да только для того, чтобы снова свернуться, но только вокруг ноги. Отдирать её потом с мясом!
Так что Солунай вовсе не тянула время, как мог бы подумать друг, просто внимательно следила за тем, чтобы не попасть в ловушку. А что они с Банушем могли тут пройти хоть ночью с закрытыми глазами, так упоминать об этом и вовсе было не с руки.
В то, что он охотник за головами, замогильным голосом ответил Бануш и хихикнул, обнажая острые мелкие зубы. Еще и ружьем, что ему отдал Александр Николаевич махнул. Шутник.
Солунай поежилась. Дюжину лет назад она обожала страшные сказки, что рассказывали воспитанникам старухи. Особенно много сказок знала Айару. Слушать её можно было вечно. Но сейчас ей всё чаще начинало казаться, что сказочного в этом ничего и не было. А вот страшного наоборот, в избытке.
Только не говори, что ты влюбилась в директора, прожурчал Бануш, мастерски владевший голосом. Скажи это кто-то другой, и мигом бы узнал, какая тяжелая рука у Солунай. Но сейчас она молчала, только еще внимательнее вглядывалась в тропку. В её очках совсем ничего не видно, хоть плачь! Впрочем, если плакать, этого тоже не будет видно. Снаружи. Хорошие очки, зря она про них так.
Найка, ты чего? испугался Бануш, когда она, не видя из-за пелены слез ничего перед собой, споткнулась. Ладно, хоть об простую корягу.
Я же пошутил просто, не обижайся! Я просто переживаю за тебя, понимаешь. Тебе нужно его остерегаться, я правда так думаю.