Я отступал. Я умел уворачиваться, но он был силён и очень ловок. Я, также, видел как центурион и оба стража были наготове мне помочь, но один из пьяных дружков Ахаба храпел сидя на скамье, прислонившись к стене и вытянув свои ноги. Пятясь, я запнулся о них и упал. Он воспользовался этим и тут же прыгнул на меня сверху, занося меч для фатального удара.
Умри, римский пёс! прошипел он.
Вдруг сверху раздался грохот. Лицо его перекосилось, глаза закатились. Рука, сжимавшая меч, ослабла и меч со звоном упал на пол.
Он свалился с меня как мешок с бактрийским тряпьём.
Глаза центуриона, обрушившего на его голову амфору, пылали ненавистью.
***
кто тебя послал?
Центурион плеснул воды.
Струи воды капали с волос пленника. Двое солдат, прежде державших Марка Деция, теперь держали его.
Говори!
Карфагенянин молчал, опустив голову.
Центурион схватил его за мокрые волосы на затылке, поднял голову и сурово посмотрел ему в глаза. Тот ухмыльнулся, откинул голову и с силой плюнул ему в лицо. Центурион поморщился. Вырвав большой клок из одежды пуны, он вытер слюну. Затем размахнулся и ударил карфагенянина в лицо. Струйка крови потекла из его носа. Но его голова едва покачнулась. Ни единый мускул не дрогнул на его лице.
Ты слаб, римлянин, засмеялся он. В Карфагене младенцы бьют сильнее.
Он повернул голову ко мне.
У твоего напарника куриные мозги. Я свернул ему шею в Александрии и выбросил как щенка в колодец. Но я недооценил тебя. Когда я пришёл к тебе ночью в гостиницу, ты оставил куклу набитую соломой. Ты хитрый, но придёт и твой черёд, и вы все
Он не договорил, потому, что офицер сжал кулак и ударил его в живот.
Карфагенянин закашлял.
вы все сдохнете, прорычал он, осклабившись. Гушам мер Ром гуддех! Смерть римским псам. Вас не должно быть. Наш священный пророк сказал: если вас не уничтожить, вы расползётесь по всей земле и подчините её себе. Я спасаю мир. Вы пиявки. Вы зараза. Вы лепра
Офицер снова ударил его по лицу.
Вы сгинете как пена, усмехаясь продолжил карфагенянин, сплёвывая кровь. Все вы. Сгинете из-за неуёмной спеси. Наш пророк сказал: придут варвары. Много варваров с Севера. Они разграбят ваши города и разрушат ваши храмы. Они будут насиловать ваших жён и сделают рабами ваших сыновей. И вы предадите своих богов ради бога иудеев
Заткнись, заткнись вонючий пун! закричал офицер и снова замахнулся.
Оставь его, сказал я. Во Вратах Цербера мысли о чужой спеси быстро закончатся мыслями о спеси собственной.
Всё это время люди в таверне стояли словно изваяния. Я вывел их из оцепенения:
Есть среди вас крепкие? обратился я к толпе.
Вышло сразу несколько мужчин.
Помогите связать его.
А есть ли тот, кто быстро бегает? снова спросил я.
Вытянул руку, юноша стоявший у двери.
Я выигрывал состязания. В моём квартале мне нет равных.
Подойди ко мне.
Юноша вышел из толпы и подошёл.
Ближе.
Он встал ближе.
Слушай внимательно, сказал я. Беги к юго-западным воротам. Там ты найдешь старшего офицера по имени Тит Аренций. Ты узнаешь его по пластине на груди с изображением волчицы. Ты скажешь: «Луций просит передать: гуси спасают Рим». После чего скажешь, чтобы он брал солдат и спешил сюда, и ты покажешь ему путь. Ты сделаешь это?
Я сочту это своим долгом.
Поспеши. Расступитесь сказал я громко.
Юноша спешно развернулся, и пройдя через расступившихся, юркнул в дверь.
Когда Тит Аренций пришёл с дюжиной солдат, карфагенянин был уже крепко связан. Он смотрел на меня исподлобья. Уходя, уводимый солдатами, он бросил со злобной насмешкой:
Что, думаешь, ты победил? Ты думаешь, это всё правда? Ты думаешь, что всё так и должно быть и он засмеялся, дурак, мы просто куклы в их игре.
Чьей игре?
Он не ответил.
Разоблачение свершилось.
Я бросил взгляд на Ахаба.
Широко раскрыв глаза, набатеец был окончательно сбит с толку, едва понимая, что всё, что происходит происходит с ним на самом деле, а не боги играют с его разумом.
Я начал:
Свершилось. Теперь, когда злейший враг республики схвачен и понесёт наказание за свои злодейства, я хочу возблагодарить тех, кто помог мне в этом. Это мои верные друзья. Это наш префект. И это вы, граждане Рима, которые не теряют бдительности и служат отечеству по зову своего сердца
Радостный гуд прокатился по таверне.
но, прежде всего, я хочу поблагодарить вот этого человека, я повернулся к набатейцу. Я благодарен Ахабу за его помощь. Находясь бок о бок со злодеем, он подвергал себя опасности не меньше, чем кто-то из нас. Сказав это, я хочу отдать дань его скромности, ибо не каждый наделённый столь высокой миссией помогать тайной службе, справится с искушением не рассказать о ней другим. Если бы мне не он, мне никогда бы не удалось распознать врага.
И опять одобрительный гул прокатился по таверне.
Ахаб, сын Хатеша, обратился я к нему, я хочу тебе сказать что-то важное. Префект спрашивал о тебе. Сомнения тревожили меня, но теперь я знаю, что не ошибся. За помощь оказанную римскому закону, я рекомендую ему сделать тебя главой Коллегии Восточных Торговцев.
Ахаб был падок на лесть, даже если она была плодом несуществующих дел. Всё это время, по мере того как я говорил, его лицо преображалось. Вначале в его глазах было видно сомнение; затем надежда; затем заблестел хитрый огонь, а под конец моих слов он горделиво поднял подбородок и, покачивая головой, смотрел с прищуром на своих гостей, которые ещё до этого думали о нём лишь как о Мидасе, а теперь смотрели как на Одиссея, обманувшего Полифема.
когда же мы удалились для обсуждения обстоятельств тайны, связавшей нашу работу, продолжил я, почтенный Ахаб поведал мне одно своё желание, которое меня несказанно удивило. Будучи скромным по своей натуре, он никогда бы сам не сказал об этом. Я прошу его позволить раскрыть согражданам то, что он сказал мне, ибо это действительно важно, добавил я, сделав вид, что мне, тайному римскому советнику, и впрямь нужно его соизволения.
И я вопросительно посмотрел на него под одобрительные возгласы. Набатеец в ответ бросив короткий настороженный взгляд, бегая глазами и не понимая что же я замыслил, закивал.
Ахаб сказал мне следующее «я был скромным чужестранцем, когда приехал сюда, но Рим стал моим домом. Боги Рима стали моими богами, а люди Рима моими согражданами. Сегодня священный день Сатурналий, когда все мы делаемся равны перед божественным роком. День равновесия в природе и в людских сердцах. Этот день не должен быть омрачён тяжбами и скорбью. В этот самый день я хочу принести жертву. Моя жертва будет такова, что я облегчу бремя вот этого славного солдата и патриота отечества, о делах которого я не ведал. Я уменьшу ему долг вдвое и продлю ещё на год».
Таверна взорвалась восторженными криками
Я опять посмотрел на него.
Да-да именно так я и сказал, поддакнул набатеец.
Марк Деций поднял голову, не веря тому, что он только что услышал.
О, это речь достойная латинянина, послышалась реплика из толпы.
Милосердный Ахаб! воскликнул один из его дружков.
Благочестивый Ахаб! поддакнул другой, зевая, разбуженный возгласом первого.
Люди подходили и похлопывали его по спине.
Уж кто-кто, а я-то давно знал, что этот меняла не так прост, гнусаво изрёк пожилой римлянин, прищурясь и потрясая перстом. За маской простачка прятался мудрый лис. Клянусь Диоскурами, Риму нужны такие люди!
Послышались рукоплескания. Ахаба распирала гордость.
Конечно, друзья мои конечно всё правда, я такой и есть но не стоит благодарности бормотал он, рассеянно раскланивался с правдоподобной скромностью. Он мгновенно перевоплотился и теперь был подобен греческому актёру, чей образ по воле Мельпомены вдруг стал им самим муза подменила его прежнее естество и отчасти повредила его разум. И даже ревнивая супруга смотрела теперь на Ахаба с восхищением и готова была простить ему всё, ибо после моего рассказа в её подведённых сурьмой глазах стал проглядывать огонёк гордости за неверного мужа и желание хоть быть как-то сопричастной к римской истории.