Вскоре все прекращается.
Я задерживаю дыхание, чтобы точно услышать, когда звук возобновится. И на этот раз в нем есть что-то знакомое. Я встаю, делаю несколько шагов по дощатому настилу, и меня тотчас окружает удушающий туман.
Я медленно поворачиваюсь вокруг себя.
Элора? шепчу я.
Плач прекращается. Кто-то тихо стонет.
Элора? снова повторяю я. Слышится долгое сопение, но плача больше нет. Это ты, Элора? Это я, Грей.
А затем раздается резкий голос, словно сквозь тьму протягивается костлявая рука.
Грей?
Мое сердце уходит в пятки, когда я замечаю призрачное свечение блуждающего шара. Фифолет, подсказывает мне интуиция. Но затем я понимаю, что это просто свет от фонарного столба на пристани. Еще одно долгое сопение, и я, следуя за этим звуком, огибаю ряды деревянных ящиков. И там нахожу ее. Мокрую, дрожащую и смотрящую на меня снизу вверх немигающими глазами.
Только это не Элора.
Очень светлые волосы, поблескивающие от капелек тумана, и бледно-голубые глаза.
Ева?
Она закрывает лицо руками и молчит.
Я опускаюсь рядом с ней на колени.
Ты в порядке? Тебе больно?
У нее стучат зубы, а тело ее сотрясает дрожь.
Нет, шепчет она, и я не понимаю, на какой из моих вопросов она отвечает.
Что случилось, Ева? Я пытаюсь обнять ее, но она меня отталкивает. Что ты здесь делаешь?
Лицо у нее неживое, словно на него надели маску с чертами Евы.
Ева, объясни, что происходит.
Она неловко вскакивает и пятится от меня.
Все в порядке, Грей. Клянусь. Просто оставь меня в покое. В ее голосе отчаяние. Пожалуйста.
Ева может проследить свою родословную вплоть до девушек-каскетниц, первых француженок, посланных сюда, чтобы заселить недавно основанный Новый Орлеан. Они приехали полуголодные, грязные, больные и сошли с корабля, неся с собой сундучки в форме шкатулок, в которых лежали их вещи. Мужчины на пристани были потрясены их жутким видом. «Девчонки с каскетками», шептали они. Девушек приняли за вампирш.
Сейчас, через триста лет, стоя здесь, в темноте и тумане, вдыхая запах сырости, исходящий от реки, и глядя на Еву бледную, с размазанными по лицу слезами и остекленевшими глазами, легко понять, почему те мужчины испугались.
Евангелина! мать Евы зовет ее с парадного крыльца. Голос Бернадетты глухой, нервозный. Ты там, девочка?
Ева, произношу я, если что-то не так, позволь мне помочь.
Тьму прорезает другой более громкий голос, пропитанный алкоголем и раздражением.
Ева! Тащи сюда свою задницу, девчонка! Это ее дядя Виктор. Брат матери. У нас сейчас нет времени на твое дерьмо!
Знаешь, в чем ужас, Грей? Ева вытирает лицо, затем обхватывает себя тощими руками, содрогаясь всем телом. Мертвые, они лгут. Так же, как мы.
Потом она уходит, а я остаюсь, одинокая и сбитая с толку.
Мне надо идти домой, но я иду в обратном направлении, в дальний конец пристани. Закрываю глаза и замираю над темной, рокочущей поверхностью огромной реки.
Элора водяная ведьма, ее всегда магнетически тянуло к воде. Множество раз эта магия притягивала на это самое место, на край пристани. И она стояла тут, над могучей Миссисипи, широко раскинув руки, позволяя реке питать свою душу неудержимой жизненной силой.
Было много летних ночей, когда я просыпалась далеко за полночь, по совершенно неведомой мне причине, и чувствовала непреодолимую тягу выйти на крыльцо. Элора с темными волосами, залитыми серебристым лунным светом, находилась здесь, прямо на краю. Она ощущала мою близость, так же, как я чувствовала ее, даже во сне. Элора поворачивалась и улыбалась мне, а я, прямо в пижаме, спешила ей навстречу, чтобы посидеть на причале, тесно прижавшись друг к другу, а мощь реки мощь Элоры теперь передавалась и мне.
Те ночи были самыми волшебными.
Звук колокольчиков Евы несется сквозь туман и эхом отражается от реки. Этот звук заедает у меня в голове, я уже не слышу плеска воды о причал, лягушек и насекомых. Единственное, что я слышу, это позвякивание колокольчиков.
И мелодичный смех Элоры.
Я открываю глаза и пытаюсь увидеть противоположный берег реки, но она темная и необъятная.
Мне кажется, что, если я быстро повернусь, то за мной будет стоять Элора. Я сильно чувствую ее присутствие. Прямо здесь. Но я не поворачиваю голову, потому что боюсь ошибиться.
Раздается резкий треск дерева, и я внезапно падаю. Доска, на которой я стояла, ломается под моими ногами. Я ощущаю все как в замедленной съемке, теряю равновесие, потому что мои ноги лишились опоры, руки пытаются ухватиться за что-нибудь, но ловят только воздух. Я лечу вниз и испытываю облегчение, когда мое бедро болезненно ударяется о деревянный причал. Проваливается только одна нога, и теперь она болтается над глубокой, быстро бегущей водой. Мое сердце вот-вот выпрыгнет из груди, я слышу его стук в ушах, он даже громче чертовых колокольчиков Евы.
Там, где я стояла всего несколько секунд назад, доска полностью прогнила или была съедена термитами. Когда я протягиваю руку, чтобы дотронуться, она под моими пальцами рассыпается в труху.
Доски долго гнили под слоем свежей побелки.
Я оглядываюсь, потому что мурашки ползают по телу, а потом накатывает странное чувство необычное покалывание.
За мной следят.
Я твержу себе, что это мои нелепые фантазии, вытаскиваю ногу, встаю и отхожу от черной воды, спеша обратно, на спасительную дощатую дорожку, к свету на крыльце Лапочки. Вбегаю в дом и запираю за собой дверь.
Мне хочется спать, но, когда я укладываюсь обратно в постель, сон по-прежнему не идет. Я продолжаю испытывать то ощущение падения и стараюсь не смотреть на рамку с фотографией на тумбочке, не дотрагиваться до маленькой жемчужины на моей шее. Не думать о Элоре.
Вскоре я опять встаю. Четыре часа утра. Может, мне не дает покоя болезненный синяк, формирующийся на моем бедре, но к окну меня подзывает постоянный шепот ветряных колокольчиков. Туман рассеялся, и вышла почти полная луна.
Вот при такой луне и появляется ругару.
Я смотрю на пейзаж за окном, оглядывая пустоту байу за домом. Ничего, кроме болота, до самой протоки Лайл.
И тут я вижу это и задерживаю дыхание.
Фигура, сливающаяся с темнотой.
Там кто-то есть.
Кто-то неподвижный.
Наблюдающий за мной.
Étranger. Чужак.
Он не может быть дальше, чем в пятнадцати футах, лишь тонкое оконное стекло и остатки ночи отделяют нас друг от друга.
Нечеткая, высокая фигура, но я вижу глаза, в которых мелькает ледяной голубой свет. Минуту мы смотрим друг на друга, оба застигнутые врасплох, застывшие от неожиданности. И я чувствую себя словно под гипнозом, вскоре этот некто поворачивается и растворяется в темноте, он движется с гибкой грацией ночного животного.
И я снова одна.
Мое тело дрожит. Я опускаюсь на пол и съеживаюсь около стены под своим окном. Жду тоскливого завывания волка, но слышу лишь собственное дыхание.
И нервное бормотание китайских колокольчиков.
* * *
Я подавляю панику и продолжаю бежать.
Вслепую. Сквозь дождь. Вытянув вперед руки.
Надеясь ничего не нащупать. Надеясь, что, если я что-нибудь нащупаю, это будет не он. Не он. Не он! Пожалуйста, пусть это будет не он!
8
Следующие несколько часов я провожу на полу. Холодно. Когда занимается рассвет, я перебираюсь в постель. Мое тело сдается, и сон наконец находит меня. Когда я просыпаюсь, время близится к полудню. Несмотря на колокольчик над дверью, я проспала первую за воскресное утро волну туристов, нахлынувших в «Мистическую Розу».
При ярком солнечном свете, льющемся в окно, и щебете клиентов, заходящих с улицы в магазин и обратно, все, что случилось прошлой ночью, кажется совсем далеким. Словно это ночной кошмар.
Но я знаю, что те глаза были реальными. Что-то находилось неподалеку от моего окна минувшей ночью.