Но похож, почти неслышно сказал Левин. И муравейник горел, как в песне
Забудь про муравейник, Миша, приказал Саша, чувствуя, что спокойствие возвращается, хотя радости от этого не испытал. Значит, так, мужики: сейчас мы идём туда. Идём мимо, понятно? Это не он лежит, это кто-то другой. Проходим мимо и не знаем ничего. Мы просто идём в Верхние Оселки, понятно? Вон оттуда, из Чухонских Оселков это за лесом, я объяснял уже. Саша махнул рукой. Вы меня хорошо оба поняли?
Они нас спросят Брюс говорил сейчас уныло, прямо как Таня Таволгина.
Они ничего не спросят, успокоил его Брославский, потому что это не менты, это какие-то дачники загорать приехали. Ментуру, может, вызвали, а может, ещё и нет, тут телефон только на почте у магазина. Поэтому: подходим, спрашиваем, ужасаемся и поднимаемся наверх, в поселок, мимо, потому что спешим очень. Понятно? Брюс, подбери слюни! Проходим мимо, смотрим, ужасаемся увиденному Ну надо же так! говорим. Но мы спешим в Верхние Оселки и поэтому проходим мимо. Мы тут ни при чём. Может, это просто пьяный лежит, откуда мы знаем?
Левин покачал головой, глотая слюну. Ему трудно сформулировать, но он как-то не очень верит, что там лежит пьяный. И Мише Левину как-то уже не очень хочется возглавлять следствие. Зато Брюс, вспомнив, что он боец восточных единоборств, вполголоса считал до десяти, чтобы восстановить гармонию в душе.
А не проще ли?.. спросил Левин.
Не проще! Вам понятно? Тебе, Брюс, понятно? Если понятно, тогда пошли!..
Еловые лапы, которые раздвигал идущий впереди Саша Брославский, били по щекам Мишу Левина. Брюс со свойственной мастеру каратэ ловкостью уклонялся от лап, но то и дело спотыкался. Однако настроение у обоих стало бодрее. Весь ужас они выдохнули, когда там, внизу, убедились: в траве лежит никакой не Виктор Сергеевич, а совершенно незнакомый мужик. Точнее сказать тело незнакомого мужика.
А девчонки как же? бодро спросил Левин. Похоже, он вообразил, что Брославский выводит их с Брюсом из страшного леса, спасает только двоих, и на секунду усомнился, как же он потом без своей Майи жить станет? Без Толи с Марецким легко проживёт, но девчонки-то как?
Никто ваших девчонок бросать не собирается, успокоил Брославский.
А куда мы сейчас идём?
Мы сейчас идём, терпеливо пояснил Саша, обратно, но по другому краю речной поймы. Сейчас окажемся напротив палатки на том берегу, спустимся к реке, переберёмся и окажемся на пляже у лагеря.
А зачем так сложно? допытывался Левин. Почему не вернулись мимо дота?
Чтобы те мужики из машин не удивлялись слишком сильно чего это: вышли люди из леса, поглядели на покойника и вернулись обратно.
Думаешь, они нас запомнят? Вряд ли.
Теперь уже Миша Левин был прав: владельцам машин явно не до случайных прохожих. Их можно понять собрались с утреца на пикник, едва, можно сказать, съехали с асфальта, едва прикоснулись к родной природе, а тут пожалуйста труп с разбитой головой.
Теперь всё почти что становилось на места: длинные крики ночью в лесу это, как и показалось сначала, отчаянные вопли убегающего человека. «АаАаА» это не колыбельная, это короткие вскрики лежащего в траве у моста, когда его раз за разом били по голове, по шее, по позвоночнику. Он упал, не добежав метров триста до домов у шоссе
Подвернулась нога. Упал тяжело, мешком, с лица полетели на землю липкие теплые брызги. Чертыхнулся, досада почти заслонила боль: ведь оставалось пробежать совсем немного, наверх и к домам Шаги второго человека прошуршали по траве ещё раза три и затихли рядом. Через силу, сквозь тошнотворные страх и боль попытался открыть глаза. Получилось. Высоко вверху качались силуэты деревьев и кустов, чёрные на фоне чуть посветлевшего уже предутреннего неба. И вот, заслоняя их, появилась фигура. Лежащему она показалась громадной, хотя человек, державший в руках палку, был на вид хилым и щуплым. По-старчески тяжело он склонился к лежащему. Потёртый плащ, потрёпанная шляпа. Редкие седые волосы и лицо в морщинах. Лежащий почувствовал тяжёлый взгляд, но глаз видно не было, глаза прятались в тени А потом лицо начало меняться Это стал другой человек.
Да лучше бы это было привидение из финского дота, бессмертный дух, поселившийся в лесу, подумал Саша Брославский. Но только я, кажется, теперь догадываюсь, кто наносил удары по голове упавшего. И это для нас всех куда хуже, чем призрачный маньяк из детских сказок
Топор, Левин уже не уворачивался от веток, он думал, а это отбирало у юного программиста столько душевной энергии, что два дела одновременно он делать не мог. Рядом с этим мужиком в траве лежит топор. Но рубили как-то слабо. Брюс, правда? Мозгов-то не видно. Ты видел? Я нет. Значит, возможно, что это могла сделать и женщина
Это у тебя, программист Миша, мозгов не видно! мысленно застонал Брославский. Левин, даже шокированный видом мёртвого тела, продолжал мыслить категориями детективных романов: а что, если это была женщина? Самая заурядная женщина, которая ночью по лесу гоняется за мужиками, догоняет у моста и там аккуратно рубит топором.
Да не рубил его никто, сказал Саша коротко.
А как же? Брюсу мешала говорить сигарета, которую он яростно сжимал зубами.
Александр хочет сказать, что ранения нанесены этим Левин, даже неся полную чушь, оставался воспитанным школьником. Ну этим затылком топора
Затылок топора называется обух, сообщил Саша. Всё, пришли. Давайте вниз.
С этой стороны пойменный склон порос шершавыми еловыми стволами. Внизу виднелся небольшой лужок, дальше текла река, а уже за нею знакомый песчаный откос.
Брославский молча полез вниз по рыхлому, поросшему мхом песку. Топор Топор лежал под грудью у убитого, и топорище его действительно заляпано кровью. Но убивали не топором, и не «затылком топора». Саша готов был поклясться, что орудие убийства лежит чуть в стороне, оно брошено в лужу, метрах в трёх, и пока никто из тех, кто обнаружил тело, не обратил на это орудие ни малейшего внимания. Поэтому он так спешил вернуться к палатке и проверить, не показалось ли.
Под ногами скользила опавшая хвоя, тут она потемнее еловая. Брославский спускался, балансируя руками, Левин перебегал от ёлки к ёлке, и казалось: вот-вот он врежется в дерево и рухнет замертво. А жемчужина отечественных единоборств Брюс просто упал и прополз вниз по склону несколько метров на спине, матеря на чём свет стоит шишки, коварно попавшиеся под спину.
Папироску плюнь, подавишься, посоветовал Брославский, когда Брюс проезжал мимо. Да загаси ты её, ради бога. Нам только лесного пожара не хватало!
Они вышли из-под сени ёлок и двинулись по луговине. Брюс дисциплинированно заплевал окурок и тут же провалился в кротовую норку левой ногой.
Хоть бы они не разбежались, приговаривал Левин, помогая ему выбраться, хоть бы сами туда не пошли. Там же Майя, там же Марецкий, они шебутные, они могут. Мы долго ходили, не двадцать минут.
Крикнуть им отсюда, чтобы собирали вещи уже, предложил Брюс. Дойдём, пожрём, и сматываться надо.
Левин даже в лице переменился:
А зачем нам сматываться?
Он, видимо, полагал, что прекрасная туристическая поездка в самом разгаре, и сейчас самое время купаться и играть в летающую тарелку.
Слушать надо было ушами! огрызнулся Брюс. Машин приехало три. Одна уже развернулась и двинула, куда там они сказали к магазину. Звонить в ментуру.
И что? лицо Левина вдруг выразило что-то вроде подозрения. Вы что, сбежать хотите, что ли? С какой стати? Мы же тут совершенно ни при чём!
Нет, а зачем нам это? Давать показания? Смотреть на трупы. Вот Майе твоей это надо?
Брославский шагал впереди молча, как лось, стараясь не оступиться на кочках. Брюс канючил жалобно, как двоечник, не желающий идти к завучу, а в голосе Левина слышался праведный гнев обывателя, одетого в «адидас», но запомнившего из правильных советских фильмов, что милиции надо помогать, а не убегать от неё.