Комиссия! повелительно крикнули снаружи и добавили еще что-то невнятно-картавое.
Услышав картавые звуки, Артур Иванович убедился, что снаружи действительно стоят комиссары. Как известно, после революции в комиссары завербовались многие сыны Израиля, до того прозябавшие в черте оседлости и не имевшие никаких жизненных перспектив, пока не примут православие. Прямо предать веру предков решался не всякий иудей, а вот участие в революционном движении, вероятно, не противоречило закону Моисееву.
Киршнер открыл дверь и обомлел. Вместо комиссаров в черной коже стоял перед ним небольшой желтолицый и сильно прищуренный человек в потерявшей цвет студенческой тужурке. Не тратя времени попусту, прищуренный шагнул в прихожую, отпихнув с дороги Артура Ивановича, который тщетно пытался загородить проход своей внушительной фигурой.
Заголски здесь зивёт? спросил желтолицый, уставив на бывшего дворецкого два черных, как пулеметные дула, глаза.
«Башкир, подумал Киршнер. Или китаец».
А вы, простите, товарищ, кто будете? поинтересовался он осторожно.
Не твое собацье дело, коротко отвечал тот. Пловоди к Заголски.
Артур Иванович покачал головой.
Нельзя ли для начала мандат ваш посмотреть? спросил он внушительно.
Гость полез куда-то во внутренний карман, но вытащил оттуда отнюдь не мандат, а черный блестящий наган. После чего, не обинуясь, сунул его в нос Киршнеру.
Вот тебе мандат, сказал. Нлавится?
И надавил еще, собака, чтобы вочувствовал как следует.
Где Заголски? сказал. Два лаза повтолять не буду.
Артур Иванович уже понял, что, несмотря на малый рост, человек перед ним стоит решительный и бывалый. Можно было бы, конечно, по заветам Эрнеста Ивановича Лусталло́ попробовать свалить его хуком в левое ухо, но риск был слишком велик. Если сразу не собьешь с ног, он того и гляди наган свой разрядит прямо в физиономию. Киршнер и обычные драки недолюбливал, а уж такое, чтобы из нагана прямо в лицо этого он и вовсе не переносил. К тому же, кажется, желтолицый был китайцем. А у него уже имелся несколько лет назад неприятный опыт потасовки с китайцами. Если этот хотя бы вполовину такой шустрый, как тот, шансы Артура Ивановича явно стремились к нулю.
Его превосходительство уехали, несколько гундосо сказал наконец Киршнер, которого начало уже нервировать, что в нос ему уперт заряженный револьвер.
Когда, куда? быстро спросил желтолицый.
Еще до Октябрьского переворота пардон, революции, отвечал дворецкий. Куда не знаю, они мне не докладывались.
Желтолицый опустил наган и внимательно посмотрел на Киршнера.
Влёшь, сказал он уверенно. Блешешь, собака! Говоли, куда уехал
Артур Иванович по манерам незваного гостя уже смекнул, что тот явился вовсе не за тем, чтобы сообщить Нестору Васильевичу нечто приятное. Сказать пришельцу московский адрес Загорского, скорее всего, значило навлечь на его превосходительство серьезные неприятности. Ну, а раз так, единственное, что оставалось Киршнеру стоять на своем и ни в чем не признаваться.
Я вынужден повторить, начал дворецкий, его превосходительство не обязан сообщать мне о месте своего нахождения
Тут он вынужден был замолчать, потому что в лицо ему снова уткнули наган на этот раз прямо в лоб.
Убью, сказал желтолицый холодно. Башку плостлелю. Считаю до тлёх: лаз два
Киршнер невольно закрыл глаза и приготовился отдать богу душу. Однако душа не хотела отдаваться уж больно все случилось неожиданно. Наверное, надо было бы немножко поторговаться, потянуть время, но уж слишком быстр и решителен оказался незваный гость. Куда, интересно, попадет бедный Артур Иванович после смерти? Хотелось бы, конечно, думать, что в рай за особенную преданность господину, но дело это такое тонкое, что даже священники ничего предсказать не могут, что уж говорить о самом будущем покойнике.
Не успел, однако, будущий покойник додумать эту скорбную мысль, как рядом раздался знакомый голос кучера Прошки, который, как оказалось, незаметно вышел из своей комнаты в прихожую и внимательно прислушивался к разговору дворецкого и желтолицего.
Здорово, товарищ! Загорского ищешь?
Исю, отвечал желтолицый, поворачиваясь к Прошке. Где он?
Загадка нехитрая, отвечал тот, снисходительно улыбаясь, в Москву переехал.
Адлес? вкрадчиво спросил незваный гость.
Адрес знает гидра и контра, отвечал Прошка, кивая головой на Киршнера. Он же с ним в переписке состоял.
В пелеписке? переспросил желтолицый, и глаза его загорелись нехорошим огнем.
Прошка подтвердил, и добавил еще, что наверняка аккуратист Киршнер оставил у себя конверты, приходившие от Загорского. На конвертах этих, конечно, и адрес сохранился. Надо в комнату к нему заглянуть для пущей ясности.
Сволочь ты, Прошка, Киршнер не стал стесняться в выражениях. И к тому же иуда последний. Тебе лишь бы человека оклеветать.
Желтолицый ловко вывернул Артуру Ивановичу руку за спину, чтобы не сопротивлялся, потом кивнул Прошке:
Веди, товались!
Прошка отвел его к комнате Киршнера. Ключей у дворецкого желтолицый требовать не стал, просто пнул железной ногой в дверь и вышиб замок.
К счастью, предусмотрительный Артур Иванович уничтожил все конверты, которые могли бы уличить его в связи с Загорским. Однако этого оказалось недостаточно. Первое, что бросилось в глаза незваному гостю аккуратный коричневый блокнот, куда Киршнер записывал все, что следовало запомнить. Желтолицый бандит немедленно раскрыл блокнот и начал его листать.
Так-так, сказал он, оцень интелесно.
Само собой, Артур Иванович, записывая адрес, не написал, чей он. Но беда состояла в том, что в блокноте его было совсем мало адресов и только один из них московский.
Никитский бульвал, дом Глебенсикова, прочитал желтолицый и бросил на Киршнера быстрый взгляд.
Тот сделал безразличное лицо, но бандита, разумеется, не обманул. Желтолицый осклабился и сказал, что убивать Киршнера не будет, поскольку тот проявил себя верным слугой. Однако придется его связать и оставить в комнате под присмотром Прошки, чтобы он не сбежал и не попытался предупредить Загорского.
Так они и сделали. Желтолицый связал Киршнеру руки и велел Прошке следить, чтобы тот не выходил из комнаты до завтрашнего вечера.
Не беспокойся, товарищ, все сделаем как надо, бодро отвечал ему бывший кучер.
После этого желтолицый исчез, прихватив с собой блокнот Киршнера.
Ну, что, Артур Иванович, говорил же я пора тебя разбуржуинить? Прошка насмешлив глядел на дворецкого.
Да что там меня разбуржуинивать, отвечал тот нарочито небрежно. Я же не его превосходительство, нет у меня полных закромов. Так, может, накопил пару тысяч золотыми десятками на старость а больше и нет ничего.
Глаза Прошки загорелись жадным огнем: ишь ты, пару тысяч! И где ж ты их хранишь?
Так я тебе и сказал, отвечал Киршнер. Попробуй, отыщи.
И неприятно рассмеялся в лицо негодяю. Тот злобно оскалился: рано смеешься. Времени у нас много, я тут все вверх дном переверну. А когда найду уж не взыщи, Артур Иванович, расстанемся мы с тобой не по-хорошему. Две тысячи золотыми десятками стоят того, чтобы рискнуть.
И он начал методично обыскивать комнату Киршнера, совершенно не боясь, что тот попытается сопротивляться да и что он может со связанными-то руками? И действительно, со связанными руками ни один боксер ничего не может, будь он даже мировой чемпион. Однако мы, кажется, забыли сказать, что Эрнест Иванович Лусталло, у которого занимался когда-то Киршнер, был не только тренером английского бокса, но и французского сава́та. А французский сава́т, как всем известно, есть такой бокс, который для драки использует не только руки, но и ноги. И надо же такому случиться, что Артур Иванович все-таки взял у Лусталло несколько уроков того самого французского бокса.