Мадам, вы переоцениваете мою известность, возразил Руднев. Я не Врубель и не Брюллов. Вашим воспитанницам моё имя ничего не скажет.
Искренне надеюсь, что так! отчеканила Опросина. Хотя сейчас некоторые родители бывают крайне безответственны, и их подход к формированию в детях хорошего вкуса абсолютно легкомысленен. Однако, даже если отвлечься от вашего творчества, вы всё равно наихудший кандидат в учителя, какого только можно себе представить.
Почему?
Вы молодой и красивый мужчина! сурово произнесла директриса таким тоном, будто бы обвиняла Дмитрия Николаевича в непростительном пороке.
Белецкий снова предательски закашлялся, а Руднев уже и не знал, что более: злит или забавляет его ханжество Юлии Павловны.
Приходится с этим жить! не сдержав сарказма, ответил он.
Опросина гневно сверкнула глазами.
Дмитрий Николаевич, вы представляете себе, что такое девочка-подросток или совсем юная девушка? Вам когда-нибудь приходилось общаться с таким существом близко? спросила она, не подозревая, что касается темы для Руднева болезненной.
У меня была сестра, сухо ответил он. Но она была старше меня на шесть лет и отрочество свое провела в закрытой школе во Франции. Так что думаю, ответ нет.
Была?
Она погибла.
Простите, я не знала. Однако, возвращаясь к нашему вопросу, должна вам объяснить, что девочки склонны к романтическим фантазиям и влюбчивости.
И что в этом плохого?
Это недопустимо для порядочной девицы! безапелляционно заявила Юлия Павловна. Это неприлично! Я не смею допускать такого в стенах вверенного мне пансиона. Выпускницы нашей школы это светские барышни, умеющие держать себя в руках, блюсти свою честь и не поддаваться страстям. Это будущие жены и матери. Это достоянная опора для своих мужей и для России
Это всё прекрасно, мадам, Дмитрий Николаевич бесцеремонно перебил вошедшую в раж директрису. Если в вашей школе бытуют такие строгие правила и благочестивые нравы, стоит ли вам беспокоиться из-за моей скромной персоны? Обещаю быть с девочками примерно строгим и требовательным, дабы у них не возникало повода для симпатий ко мне.
Но Юлия Павловна не сдавалась.
Вы не понимаете, о чём говорите! Поверьте моему опыту, как бы вы себя ни повели, вы будете являться массовым возмутителем спокойствия!
Терпение Дмитрия Николаевича иссякло.
Юлия Павловна, позвольте вам напомнить, что я здесь ради расследования похищения одной из ваших воспитанниц, которой ко всему прочему покровительствует августейшая семья. И коль скоро вас тревожит спокойствие в стенах вашей школы, вам следует оказывать мне полное содействие, а не препятствовать. Согласитесь, что моё присутствие здесь, как бы неодобрительно вы к нему не относились, всё-таки меньшее зло, чем официальное расследование. Поэтому я буду крайне признателен вам, если вы проявите терпимость и понимание. Со своей же стороны мы с господином Белецким обещаем вести себя предельно корректно и полностью полагаться на ваши рекомендации в педагогических и воспитательных вопросах.
Опросина, явно не привыкшая, чтобы ей указывали, надменно молчала, испепеляя Руднева взглядом, но того это нимало не смутило.
Для начала мне необходимо увидеть личные дела всех работников школы, простите мадам, начиная с вас и заканчивая младшей кухаркой, заявил он. Далее я прошу представить нас с Фридрихом Карловичем учителям и воспитательницам. Будет лучше, если вы не станете говорить, что мы в школе лишь временно. Пусть все считают, что мы приняты на длительный срок. Это подтолкнёт ваш персонал сойтись с нами ближе. Что касается воспитанниц, для нас крайне важно иметь возможность общаться с одногодками Стефки Ненадович.
Вы станете допрашивать детей? презрительно процедила Юлия Павловна.
Мы никого не собираемся допрашивать, тем более ваших воспитанниц. Но нам будет необходимо вызвать их на откровенность. Другого способа выяснить обстоятельства дела у нас нет.
Девочки не осмелятся поднять на вас глаза, и уж тем более заговорить с вами, прошипела Опросина. Мужчины среди наших учителей либо в преклонных годах, либо имеют значительные внешние изъяны. Вы же, господа, не достигли еще и средних лет и существенными недостатками внешности не облаете. Общение с такими как вы табу для наших воспитанниц. По крайне мере в стенах школы.
Дмитрий Николаевич неторопливо стянул с правой руки перчатку, обнажив чудовищные шрамы, уродовавшие его руку.
Этого достаточно, чтобы вы сняли запрет на общение со мной? ледяным тоном спросил он.
Юлия Павловна вздрогнула и отвела глаза.
В этом нет необходимости, ответила она, и в голосе её мелькнула тень замешательства. Сожалею, если у вас сложилось впечатление, господа, что я хотя бы в малой степени намерена препятствовать вашему расследованию. Но вам должно понять и меня. Происшествие с одной из воспитанниц несомненная трагедия для школы, но под моей ответственностью находится без малого сотня девочек. Моя обязанность защитить их от потрясений.
Руднев надел перчатку.
Мадам, обещаю вам, что мы сделаем всё от нас зависящее, чтобы беспокойства, причиненные школе и самим похищением, и его расследованием были минимальны. Более всего мы постараемся вывести из-под удара детей. И вы очень облегчите нам эту задачу, если станете сотрудничать с нами и доверять нам. Мы очень нуждаемся в вашей помощи, Юлия Павловна!
Директриса прерывисто вздохнула.
Бог вам в помощь, господа! сказала она, сняла ключ с прицепленной к карману цепочки и протянула Рудневу. Вон в том шкафу заперты личные дела персонала школы. Можете брать их, когда сочтёте нужным. Через два с половиной часа закончится первая половина занятий. У девочек будет обед и прогулка, а педагогов и старших воспитательниц я соберу в учительской, чтобы представить вас. Пока же я велю проводить вас в ваши комнаты. Располагайтесь, господа, и не смейте опаздывать на учительский совет.
Педагогический коллектив Аничкиной иколЕ с легкой руки горничной Руднев с Белецким уже знали, что воспитанницы, а вслед за ними и все остальные называют пансион Святой Анны исключительно так состоял из четырнадцати учителей и девяти старших воспитательниц, над которыми главенствовала инспектриса, она же помощница начальницы пансиона.
Несмотря на высказанные Юлией Павловной строгости в отношении педагогов мужского пола, таковых была аккурат половина, а с учётом того, что Белецкому предстояло замещать учительницу немецкого, мужчины оказывались в большинстве. Трое из них учителя русской словесности, истории и биологии были глубоко пожилыми людьми, сменившими на старости лет неугомонную бодрость гимназии на спокойную атмосферу девичьего пансиона.
Самым старшим был учитель биологии, маленький и сухонький старичок с очень добрым лицом и таким же нравом, пользовавшийся всеобщим уважением и обожанием не только за свой теплый характер, но и за восхитительную способность излагать предмет доходчиво и интересно. Старик имел весьма эксцентричное увлечение. Был он таксидермистом, и коллекции чучел в его кабинете позавидовал бы даже зоологический музей.
Учитель истории, напротив, популярностью ни у воспитанниц, ни у коллег не пользовался. Чванливый и спесивый, он относился с глубочайшим презрением к тому, кто не мог вспомнить строгую последовательность событий войны за австрийское наследство или перечислить все греческие города-государства, взбунтовавшиеся против Ахеменидов. Невзирая на личности, он всячески демонстрировал «презренным невеждам» свое отношение в язвительных и высокомерных замечаниях. Был он среднего роста и телосложения, и, несмотря на почтенный возраст, сохранил гордую и величественную осанку.