О! только и смог сказать он, однако почувствовал себя немного спокойнее.
Все это было весьма загадочно, но, по-видимому, люди в одеждах незнакомого покроя знали, о чем говорят. Однако же, они какие-то странные, как и этот зал. Похоже, здесь какое-то совершенно новое учреждение. Грэма внезапно обуяло подозрение. Это не может быть залом выставочного павильона! В противном случае Уормингу не поздоровится. Нет, на это не похоже. Не стали бы его показывать в выставочном зале голым.
Внезапно он понял, что произошло. Осознание пришло сразу это была вспышка, а не постепенное озарение. Летаргический сон длился долго, очень долго; он словно прочитал мысли и истолковал смущение и страх, написанные на лицах собеседников. С глубоким волнением взглянул на них. Казалось, и они старались проникнуть в его мысли. Грэм сложил губы, чтобы заговорить, но не смог издать ни звука. Странное желание скрыть свою догадку возникло в его мозгу почти одновременно с открытием. Он опустил глаза и стал рассматривать свои босые ноги. Желание говорить прошло. Его охватила сильная дрожь.
Грэму дали какой-то розовой с зеленоватым отблеском жидкости. Он почувствовал вкус мясного бульона. Тотчас силы вернулись к нему.
Да, теперь мне намного лучше, хрипло сказал он, чем вызвал ропот почтительного одобрения.
Голова стала совершенно ясной. Он снова попытался заговорить, опять не смог. Прижал руку к горлу и сделал еще одну попытку:
Сколько?.. спросил он как можно спокойнее. Сколько времени я проспал?
Довольно долго, ответил русобородый, бросив быстрый взгляд на остальных.
Как долго?
Очень долго.
Так! внезапно разозлившись, сказал Грэм. Я хочу знать То есть несколько лет? Много лет? Тут что-то произошло Я забыл что. Я запутался. Но вы Он всхлипнул. Не надо увиливать. Сколько?..
Грэм замолчал, прерывисто дыша. Прижал кулаки к глазам и сел в ожидании ответа.
Его собеседники стали перешептываться.
Пять, шесть лет? спросил он слабым голосом. Больше?
Намного больше.
Больше?!
Да, больше.
Он смотрел на них; казалось, какие-то бесы заставляют дергаться мышцы его лица. Он ждал ответа.
Много лет, сказал рыжебородый.
Грэм выпрямился и худой рукой смахнул навернувшуюся слезу.
Много лет! повторил он. Крепко зажмурился, снова открыл глаза и стал озираться, переводя взгляд с одного незнакомого предмета на другой. Наконец спросил:
Так сколько же все-таки?
Это может вас крайне удивить.
Пусть.
Более гросса лет.
Незнакомое слово вызвало его раздражение.
Как вы сказали?
Двое из присутствующих быстро обменялись короткими фразами; Грэм смог разобрать только слово «десятичный».
Так сколько вы сказали? настаивал он. Сколько? И не надо на меня так смотреть. Говорите.
Среди фраз, произнесенных вполголоса, ухо Грэма уловило одну: «Получается больше двух столетий».
Что?! воскликнул он, повернувшись к юноше, который, как ему показалось, произнес эти слова. Кто это сказал? Как это два столетия?
Да, подтвердил рыжебородый, двести лет. Две сотни лет.
Грэм про себя повторил его слова. Он готов был услышать, что проспал очень долго, но эти не оставляющие места для догадок слова два столетия сразили его.
Два века, произнес он вслух, и в его воображении медленно возникла картина гигантской бездны. О, нет
Они промолчали.
Вы вы сказали
Двести лет. Два века, повторил человек с рыжей бородой.
Опять молчание. Грэм посмотрел в их лица и понял, что ему сказали правду.
Но этого не может быть, жалобно сказал он. Это мне снится. Летаргия Она не может столько длиться. Это неправда Вы шутите! Скажите ведь всего несколько дней назад я шел вдоль берега Корнуолла
Голос его оборвался.
Человек с льняной бородкой пробормотал:
Я не очень силен в истории, сир, и оглянулся на остальных.
Но это так, сир, сказал младший из них. Боскасл находится в прежнем герцогстве Корнуэльском в юго-западной части страны. Там, за выгонами для молочного скота, до сих пор стоит дом. Я в нем побывал.
Боскасл! Грэм посмотрел на юношу. Да, именно Боскасл. Маленькое местечко. Я заснул где-то там. Точно не помню точно не помню. Он нахмурился и прошептал: Больше двухсот лет. И вдруг быстро заговорил; лицо его дергалось, сердце похолодело. Но ведь если прошло двести лет, то все, кого я знал, все, кого я когда-либо видел, с кем разговаривал, давно умерли?
Никто не ответил.
И королева, и вся королевская семья, и министры, и духовенство и государственные деятели Аристократы и плебеи, богатые и бедные, все, все, один за другим Существует ли еще Англия?.. Это меня утешает ведь мы в Лондоне? Это Лондон?.. А вы мой хранитель-опекун. И они? Тоже хранители? Привстав, он окинул их мрачным взглядом. Но почему я здесь? Нет! Не говорите. Помолчите. Дайте мне
Грэм умолк, протирая глаза, а когда открыл их, увидел, что ему подают еще один стакан с розоватой жидкостью. Он сделал глоток и заплакал. Эта естественная реакция принесла облегчение.
И он снова взглянул им в глаза, несколько глуповато улыбаясь сквозь слезы.
Подумать только две сот ни лет! проговорил он с истерической гримасой и опять закрыл лицо руками.
Через некоторое время Грэм успокоился и сел почти в той же позе, в которой нашел его Избистер на утесе возле Пентаргена. Но сейчас же услышал приближающиеся шаги; низкий властный голос произнес:
Что вы здесь делаете? Почему меня не предупредили? Наверняка что-то ему рассказали? Виновный понесет наказание. Этому человеку необходим полный покой. Двери заперты? Все входы? Ему нужен абсолютный покой. С ним нельзя разговаривать. Что-нибудь ему уже сказали?
Человек со светлой бородкой что-то тихо ответил. Грэм увидел, что он говорит с новоприбывшим, невысоким бритым толстяком с бычьей шеей, орлиным носом и тяжелым подбородком. Очень густые, черные, чуть скошенные брови, почти сросшиеся и нависающие над серыми глазами, придавали лицу грозное выражение. Он нахмурился, взглянув на Грэма, но опять повернулся к русобородому.
Остальным, сказал он с явным раздражением, лучше удалиться.
Нам уйти? спросил рыжий.
Разумеется, и немедленно. И проверьте, чтобы все двери были заперты.
Двое, к которым он обратился, послушно повернулись, покосившись на Грэма, и вместо того, чтобы пойти к арке, направились к глухой стене напротив. Длинная полоса этой, как казалось, монолитной стены вдруг с треском свернулась, ушла вверх, зависнув над выходящими людьми, сейчас же опустилась, и Грэм остался с новоприбывшим и человеком с русой бородой.
Некоторое время толстяк не обращал на Грэма внимания; он расспрашивал о каких-то общих делах русобородого очевидно, своего подчиненного. Говорил он очень четко, но Грэм только отчасти понимал сказанное. Похоже было, что его пробуждение не только удивило, но испугало и раздосадовало толстяка.
Вам не следовало смущать его ум своими рассказами, нет, не следовало, то и дело повторял он.
Выслушав ответы русобородого, он быстро повернулся и с непонятным выражением посмотрел на проснувшегося.
Удивлены? спросил он.
Очень.
Окружающий мир кажется вам странным?
Что ж, думаю, мне придется жить в этом мире, каким бы странным он ни казался.
Теперь, пожалуй, да.
Прежде всего, не мог бы я получить какую-нибудь одежду?
Да, конечно начал толстяк, и русобородый, перехватив его взгляд, вышел. Вам незамедлительно принесут одежду.
Это правда, что я проспал двести лет? спросил Грэм.
Они уже успели вам рассказать, да? Говоря точнее, двести три года.
Грэм принял эту неоспоримую теперь истину, чуть приподняв брови и плотно сжав губы. С минуту он сидел молча, потом задал вопрос:
Здесь что, мельница или динамо-машина по соседству? И продолжал, не ожидая ответа: Я понимаю, все так изменилось А что это за крики? вдруг спросил он.