В отличие от своего оппонента ОН не был атлетически сложен, но за свою недолгую жизнь знал не понаслышке: что такое пот, режущий глаза и тяжелыми каплями капающий с кончика носа; подошвы, стертые до кровавых пузырей; нос, забывший свои мягкие и тонкие черты; воздух, что мгновенно исчезает повсюду, и ты один в замурованном черном склепе задыхаешься в отчаянье от своего бессилия и беспомощности; страх, сковывающий ноги, когда соперник каждый раз на шаг впереди, и ты неспособен приблизиться даже на миллиметр, будто перед тобой призрак; и тяжесть в гудящей голове, смешанная с горечью, когда рефери в конце с силой тянет твою руку к земле, когда ей так хочется взмыть вверх.
Разговор был коротким; и несмотря на крепкое телосложение собеседника, спор исчерпался очень быстро и, как это всегда водится унизительно.
Когда ОН вернул ей деньги сказать, что синеглазая была поражена, было бы не сказать ничего. Ее детские сны вдруг приобрели осязаемую форму: вот ОН стоял перед ней, спокойный, скромный, и сделал поступок и поступок для нее, только для нее. Это был отрывок из романа, еще не написанного, но самого лучшего, самого долгожданного в ее жизни; и это происходило наяву. О большем счастье синеглазая не мечтала! щеки пылали, лицо излучало свет, и впервые девушка почувствовала себя женщиной. А ведь женщина может быть по-настоящему счастлива лишь тогда, когда рядом настоящий мужчина!
На следующий день они встретились как будто случайно.
Ты куда? спросила синеглазая соседка.
К морю, ответил ОН.
Возьми меня с собой. У меня накопились вопросы.
Отчего же не взять, улыбнулся ОН ее обстоятельному тону, с каким девушка обычно говорила, и было непонятно шутит та или это ее привычное отношение ко всему, что происходит вокруг.
Стояло предрассветное утро. Еще было свежо и роса приятной прохладой обжигала босые ноги. Они шли известными ему тропами в далекую бухту, обрамленную полукругом отвесных скал; и только тот, кто знал эти скрытые и невидимые глазу ступени, мог сойти вниз. Здесь всегда было немноголюдно, а в такой ранний час и подавно. Они были одни.
Солнце начинало припекать. Черная галька, рассыпанная между огромных каменных плит, недовольно шипела на притязания зеленых волн и прогоняла их восвояси. Два полотенца, брошенные на уже горячие валуны, и море это было то, чего эта темноволосая девушка ждала так давно!
Никогда здесь не была. Очень красиво!
Пришлось потрудиться! Страшно было спускаться?
Растем мы смелыми, на солнце загорелыми. Ноги наши быстрые. Метки наши выстрелы. Крепки наши мускулы, и глаза не тусклые! засмеялась синеглазая с иронией, воскрешая в памяти одно на двоих детство, проникнутое не самой плохой идеологией. Ты помнишь школу?
Иногда мне кажется, что ничего этого не было. Это был сон. Просто сон добрый и мимолетный.
А я помню все до мельчайших подробностей. «Мы горластые, мы вихрастые, нам не нужен души покой! Мы романтики, мы мечтатели, пионерский отряд боевой!» просияла девушка. Знаешь, через какое-то время, уже повзрослев и пропитавшись этим новым тлетворным всепроникающим запахом серы, что убивает в нас то, чему учили с младенчества я вдруг стала понимать, как важен был весь этот грандиозный спектакль, как важно сплотить всех от мала до велика одной идеей, особенно если это идея добра Может я заблуждаюсь может это звучит абсурдно и дико: социализм это отражение христианства в кривом зеркале той эпохи; несмотря на кровь, страдания и прочее, о чем там говорят
Это очень глубокомысленно. Надо подумать. Социализм христианство для атеистов! Какая околесица!.. Хотя в чем-то, скорее всего, ты и права Мы были атеистами, но нам вбивали христианские истины. Сегодня все надели на шеи кресты, а праведности почему-то поубавилось; и кто лучше поди разбери: коммунист, который делает богоугодные дела, или духоборец, погрязший в грехах ОН ее дразнил и отшучивался. Расскажи лучше о нашем школьном прошлом. Я буду тебя слушать и сразу все вспомню.
По ее лицу снова проскользнуло что-то неуловимое и восторженное, будто воспоминания бросили ее сквозь годы, и синеглазая, кувыркаясь и искрясь, вынырнула в белом фартуке и с большим розовым портфелем:
Солнечный день в актовом зале школы. Огромные окна наполняют помещение теплом и радостью. Столы уставлены вазами с пышными букетами цветов. На стене висит плакат «Руки к штурвалу, помыслы к солнцу, нам высота не помеха! Сегодня мечтаем, завтра дерзаем. Ребята двадцатого века!». В воздухе незабываемая атмосфера праздника и торжества. У меня огромный белый бант; такой огромный, что голову приходится держать лишь прямо, иначе та запрокидывается на сторону. Мы стоим в две шеренги во главе с учительницей. Каждый осознает всю важность момента, и ту знаменательную перемену, которая произойдет вот-вот; и мы будем уже другие: мы станем полноправной частью того единого общества, которое смело шагает к победе самой справедливой, самой честолюбивой и самой несбыточной идеи, какая только появлялась в умах людей. Нам девять лет, но мы уже прекрасно понимаем происходящее: мы родились в самой удивительной стране и нам несказанно повезло; где-то далеко люди живут ради собственного обогащения, а мы будем жить, чтобы сделать весь мир счастливым синеглазая поймала в его глазах затаенный смех и тоже рассмеялась, но, быстро вернув многозначительный вид, продолжила: Справа стоят три пионера: один из них с барабаном, второй горнист и третий держит Знамя Пионерии. Все трое изрядно волнуются: барабанщик время от времени вытирает о штаны вспотевшие ладошки, трубач постоянно облизывает иссохшие губы и причмокивает; знаменосец нервно расправляет красный стяг, который, как нарочно, собирается в складки, и именно в том месте, где со знамени в сторону собравшихся смотрит мальчик с ярким пламенем над головой и словами «Будь готов!». Родители стоят с противоположной стороны. Их улыбки выражают несказанное счастья. Сейчас такие блаженные лица можно увидеть только у матерей при одобрении банком кредита на покупку четырех стен с крышей, а на лицах отцов после выплаты последнего взноса, спустя десять лет
ОН вовсю хохотал, но синеглазая не отвлекалась:
Родительский угол поражает своей пестротой наряды самые что ни на есть праздничные. Моя мама в белом гипюровом платье с желтой подкладкой, в туфлях на высокой платформе, на шее ожерелье из огромных искусственных жемчужин, и прическа с завитыми локонами а ля «Бабетта». Твоя мама в легком ситцевом платье в синий горошек, ее волосы высоко начесаны с завитками и прядями у висков укладку еще называли «Кислая капуста», на ногах туфли лодочки. Все кругом пронизано лучезарным светом, играющим на щеках взрослых и детей Раздаются звуки горна и бой барабанных палочек. Звучит лихая речовка, и начинается торжественная часть. Директор школы женщина представительная и строгая в обычные дни сегодня источает материнскую любовь и нежность, отчасти и оттого, что появился повод надеть выходной костюм из умопомрачительного зеленого с золотым орнаментом кримплена, которую, видимо, удалось приобрести через пятые руки у какого-то моряка. Вообще, если ты хочешь знать, праздники придуманы для того, чтобы женщины могли показать свой гардероб, каким бы весомым и ответственным делом они не занимались; жаль только ярлыки не пришивают снаружи Отряд пионеров выстроился в ряд, и среди них стоял ты, в выглаженном галстуке, но с расстегнутой верхней пуговицей на белой рубахе и с лохматой шевелюрой. Я выглянула из шеренги, чтобы пересчитать, какая я стою по счету; затем лихорадочно высчитала каким по счету стоишь ты. И «Боже! Это невероятно! чуть не в слух произнесла я. Это ты ты повяжешь мне красный галстук». Сердце так заколотилось, что я испугалась: не выпрыгнет ли оно из груди. Ты помнишь?