Может быть, и неплохо, скептически прищурился Калий Оротат, но разве гениально? Не очень гениально, не очень. А если и гениально, то как-то пониженно, вы чувствуете? В этом-то вся загвоздка. Все наши ребята пишут неплохо и даже порой гениально, но но как-то пониженно, вот что обидно.
Перестаньте сокрушаться, Калий, улыбнулся капитан. Гениальность, даже и пониженная, всё-таки гениальность. Радоваться надо. Почитайте теперь вы, а мы оценим вашу гениальность.
Извольте слушать, поклонился поэт.
Ты не бойся, но знай:В этой грустной судьбеНа корявых обкусанных лапахПриближаются сзади и сбоку к тебеЗависть, Злоба, Запах.Напряжённое сердце держи и молчи,Но готовься, посматривай в оба:Зарождаются днём, дозревают в ночиЗависть, Запах, Злоба.Нержавеющий кольт между тем заряжай,Но держи под подушкой покаместь.Видишь Запах по Злобе, не целясь, стреляй,Попадёшь обязательно в Зависть.Не убьёшь, но стреляй!Не удушишь души!Не горюй и под крышкою гроба.Поползут по следам твоей грустной душиЗависть, Запах, Злоба.Бог мой! сказал Суер, прижимая поэта к груди. Калий! Это гениально!
Вы думаете? смутился Оротат.
Чувствую! воскликнул Суер. Ведь всегда было «ЗЗЖ», а вы создали три «З». Потрясающе! «Зависть, Злоба, Жадность» вот о чём писали великие гуманисты, а вы нашли самое ёмкое «Запах»! Какие пласты мысли, образа, чувства!
Да-да, поддержал капитана лоцман Кацман. Гениально!
А не пониженно ли? жалобно спрашивал поэт.
Повышенно! орал Чугайло. Всё хреновина! Повышенно, Колька! Молоток! Не бзди горохом!
Эх, вздыхал поэт, я понимаю, вы добрые люди, хотите меня поддержать, но я и сам чувствую пониженно. Всё-таки пониженно. Обидно ужасно. Обидно. А ничего поделать не могу. Что ни напишу вроде бы гениально, а после чувствую: пониженно, пониженно. Ужасные муки, капитан.
Между прочим, пока Калий читал и жаловался, я заметил, что из толпы туземных поэтов всё время то вычленялись, то вчленивались обратно какие-то пятнистые собакоиды, напоминающие гиенопардов.
Это они, прошептал вдруг Калий Оротат, хватая за рукав нашего капитана, это они, три ужасные «Зэ», они постоянно овеществляются, верней, оживотновляются, становятся собакоидами и гиенопардами. Постоянно терзают меня. Вот почему я всё время ношу подушку.
Тут первый собакоид чёрный с красными и жёлтыми звёздами на боках бросился к поэту, хотел схватить за горло, но Калий выхватил из-под подушки кольт и расстрелял монстра тремя выстрелами.
Другой псопард жёлтый с чёрными и красными звёздами подкрался к нашему капитану, но боцман схватил верп и одним ударом размозжил плоскую балду с зубами.
Красный гиенопёс с чёрными и жёлтыми звёздами подскакал к Пахомычу и, как шприц, впился в чугунную ляжку старпома.
Она оказалась настолько тверда, что морда-игла обломилась, а старпом схватил поганую шавку за хвост и швырнул ее куда-то в полуподвалы.
Беспокоюсь, сэр, наклонился старпом к капитану, как бы в этих местах наша собственная гениальность не понизилась. Не пора ли на «Лавра»?
Прощайте, Калий! сказал капитан, обнимая поэта. И поверьте мне: гениальность, даже пониженная, всегда всё-таки лучше повышенной бездарности.
Боцман Чугайло схватил якорь, все мы уцепились за цепь, и боцман вместе с самим собою и с нами метнул верп обратно на «Лавра».
Сверху, с гребня полудевятого вала, мы бросили прощальный взор свой на остров пониженной гениальности.
Там, далеко внизу, по улицам и переулкам метался Калий Оротат, а за ним гнались вновь ожившие пятнистые собакоиды.
Часть вторая
Грот
Глава XXXI
Блуждающая подошва
Лёгкий бриз надувал паруса нашего фрегата.
Мы неслись на зюйд-зюйд-вест.
Так говорил наш капитан сэр Суер-Выер, а мы верили нашему сэру Суеру-Выеру.
Фок-стаксели травить налево! раздалось с капитанского мостика.
Вмиг оборвалось шестнадцать храпов, и тридцать три мозолистые подошвы выбили на палубе утреннюю зорю.
Только мадам Френкель не выбила зорю. Она плотнее закуталась в своё одеяло.
Это становится навязчивым, недовольно шепнул мне сэр Суер-Выер.
Совершенно с вами согласен, кэп, подтвердил я. Невыносимо слушать этот шелест одеял.
Шелест? удивился капитан. Я говорю про тридцать третью подошву. Никак не пойму: откуда она берётся?
Позвольте догадаться, сэр, сказал лоцман Кацман. Это одноногий призрак. Мы подхватили его на отдалённых островах вместе с хей-морроем.
Давно пора пересчитать подошвы, проворчал старпом. Похоже, у кого-то из матросов нога раздваивается.
Эх, Пахомыч, Пахомыч, засмеялся капитан, раздваиваются только личности.
Примечания
1
Падение культуры пристального чтения в конце XX века принудило автора не только к сдваиванию и к страиванию, но даже, как видим, и к сошестерению некоторых глав.
2
Кстати, открытие острова Валерьян Борисычей мы посвятили славному русскому энтомологу и источниковеду Овчинникову Ивану.
3
Этот остров посвящается моему великому другу Владимиру Лемпорту.