А еще мы таскали разные штучки у payantes, пока наполняли водой их кувшины или вытряхивали мусорные корзины. Мы забирали себе предметы, которые были выброшены или валялись без дела, замененные более новыми. У нас были свои тайники с серебряными щетками для волос, у которых отсутствовала щетина, черепаховыми гребнями со сломанными зубьями и потертыми бархатными лентами остатками мира, столь далекого от нашего. Мы походили на археологов, изучающих реликвии другой цивилизации. Мы, не стесняясь, уносили лосьоны, кремы и пудры те вещи, которые payantes сами прятали и о пропаже которых не могли донести канониссам, поскольку воспитанницам не позволялось их иметь.
Мы развлекались как могли, чтобы скрасить время, и молились не столько о наших душах, сколько о скорейшем освобождении из нашей священной тюрьмы.
Габриэль и Эдриенн приходили навестить меня, и с каждым разом они все меньше и меньше походили на девушек из монастыря. Теперь это были юные леди из общества. Они иначе укладывали волосы, низко надвигали на лоб шляпы «помпадур», носили совсем другую одежду блузки с высокими накрахмаленными воротничками, подчеркивающими длинные шеи, и прямые строгие юбки. Но прошло еще немного времени, и они стали выглядеть измученными, с воспаленными глазами, а Габриэль часто раздражалась.
Я думала, что вас обеих увезли красавцы-офицеры, пошутила я после того, как они отсутствовали почти девять месяцев.
Офицеры не заходят в наш магазин, отрезала Габриэль. Только богатые высокомерные дамы, которые все еще носят турнюр[22] и пудрятся так, что выглядят словно мешки с мукой. Как будто рождение в богатстве это какое-то достижение! Удача, вот и все. Это единственное различие между нами и ими.
Удача, громкое имя и родовой замок, помимо всего прочего, пробормотала Эдриенн, слабо улыбаясь. Я с тревогой заметила, что даже в ее глазах потускнел огонек.
Но, по крайней мере, вы свободны, сказала я. Вы в большом мире. Вы живете.
Габриэль туже затянула шарф вокруг шеи.
Мы только и делаем, что шьем. Шесть дней в неделю. Иногда семь. У меня устали глаза, болит спина, болят пальцы. Так что свобода это последнее, что у нас есть.
СЕМНАДЦАТЬ
Канониссы разрешали девочкам, уже закончившим пансион, участвовать в хоре. И, к моему удивлению, Габриэль и Эдриенн, никогда не проявлявшие особого интереса к пению, через год после отъезда стали приходить на вечерние занятия.
Мне нужно упражняться, объяснила Габриэль. Она казалась одержимой и воодушевленной, чего за ней давно не замечалось.
Упражняться?
Я хочу стать певицей.
Должно быть, она заметила мое замешательство: вообще-то моя сестра не отличалась хорошим голосом.
Главное как ты смотришься на сцене, а не как ты поешь, произнесла она, рисуясь, словно уже была на публике. Шитье это только временно. Как только я стану певицей, я больше никогда не прикоснусь к иголке с ниткой.
Ее новое увлечение помогало расслабляться после тяжелого труда в швейной мастерской. Я была уверена, что это всего лишь мимолетный каприз, но девушки появлялись в хоре каждую неделю. И хотя на улице стоял июнь, Габриэль постоянно носила на шее шерстяной шарф, чтобы поберечь голос.
Тебе тоже это нужно, Нинетт. Закрывай горло, чтобы не заболеть и не повредить голосовые связки, если хочешь когда-нибудь получить шанс.
Неужели она действительно думает, что я могу быть певицей? На всякий случай я стала более серьезно относиться к занятиям в хоре, хотя тоже не обладала вокальными данными.
Летом у Габриэль и Эдриенн появилась еще одна перспектива.
Представляешь, Нинетт, сообщила мне сестра после занятий, по воскресеньям, когда Дом Грампейра закрыт, мы будем подрабатывать в ателье.
Я не понимала, почему они обе выглядели как заговорщицы, пока Эдриенн не добавила:
Это место, где молодые кавалерийские офицеры переделывают одежду.
И теперь я не могла дождаться, когда они придут на репетицию хора, чтобы расспросить об ателье.
Мы работаем в задней комнате, рассказывала Габриэль. Но иногда хозяин оставляет дверь открытой, и лейтенанты заглядывают внутрь.
Нам нельзя отрываться от работы, продолжала Эдриенн. Но мы стараемся садиться так, чтобы представить себя наилучшим образом. Иногда они в одних рубашках!
Я живо представила себе эту картину и смеялась до тех пор, пока мимо не прошли две payantes, Эжени и Маргрет отвратительные создания. Они искоса взглянули на Габриэль и Эдриенн и насмешливо прошептали: «швеи».
Эдриенн проигнорировала их, но Габриэль не сдержалась.
Посмотрим, кто будет смеяться последним, огрызнулась она. Мы-то недолго будем швеями.
Неужели? ехидно спросила Маргрет. Кем же вы тогда будете? Прачками? Горничными?
Габриэль вздернула подбородок и заявила высокомерным тоном:
Поживем увидим, не так ли?
Обе насмешницы расхохотались.
Послушай ее, говорила Эжени, когда они уходили. Похоже, она действительно в это верит! И действительно думает, что когда-нибудь выбьется в люди. Да, было бы трогательно, если бы не было так смешно.
Я смотрела на Габриэль, едва сдерживающую гнев и не показывающую вида, что их слова задели ее. В тот момент я видела не свою старшую сестру я видела маленькую девочку, которая мечтала о Чем-то Лучшем. Я ненавидела Эжени и Маргрет. Мне хотелось отомстить им, причинить боль, как они причинили боль Габриэль, но я не знала, как это сделать, пока несколько дней спустя не пришла моя очередь нести воду в их спальню. В тот раз и каждый раз после я обязательно плевала в их кувшины.
ВОСЕМНАДЦАТЬ
Вот и ты, наконец! В голосе Габриэль слышались нетерпеливые нотки. Ты готова?
Был воскресный, очень теплый для осени день, и по неизвестным причинам меня вызвали в гостиную. Я вошла и увидела Габриэль с Эдриенн в таком приподнятом настроении, что не сразу их узнала. На девушках были новые шляпы, туго затянутые пояса подчеркивали тонкие талии, и создавалось впечатление, что они собираются в какое-то важное место.
Готова? удивилась я. К чему? Разве вы не должны сейчас работать в ателье?
Мы закончили раньше, ответила Габриэль.
Мы заберем Нинетт на час или два, зашептала Эдриенн на ухо сестре Эрментруде. По воскресеньям канониссы и payantes отправлялись в гости к друзьям или родственникам, оставляя сестру Эрментруду весь день дремать в кресле в гостиной. Немного свежего воздуха такой чудесный день мы вернем ее до ужина, сестра.
Мы едем к бабушке и Джулии-Берте? поинтересовалась я для проформы, ответ казался мне очевидным. Куда еще мы могли пойти?
Габриэль загадочно улыбнулась.
Увидишь, проговорила она, приводя в порядок мои волосы.
Потом поманила меня за собой к двери, и вот так просто я шагнула из одного мира в другой.
По улицам Мулена Габриэль и Эдриенн двигались легкой, плавной походкой élégantes. Они уверенно прошли по проспекту, свернули за угол и наконец замедлили шаг, когда вдали показалось здание с красным навесом. Он затенял уличное кафе со столиками, накрытыми белоснежными скатертями. За одним из них, небрежно откинувшись на спинки стульев и вытянув ноги, сидели офицеры; похоже, они обратили на нас внимание. Я взглянула на Габриэль и Эдриенн, но они смотрели прямо перед собой, их лица словно застыли, шеи вытянулись, губы слегка изогнулись. Девушки будто намеренно выставляли себя напоказ.
Офицеры Десятого полка легкой кавалерии, шепнула мне Эдриенн уголком рта. Лейтенанты из ателье.
Что-то неуловимое шевельнулось у меня в груди и затрепетало.
Они постоянно приглашают нас на свидание, продолжала Эдриенн.
И наконец мы согласились, подхватила Габриэль, бросив на меня предупреждающий взгляд. Не болтай слишком много, Нинетт. Следи за языком!