Здесь жили преимущественно старики. Вокруг небольшого, но уютного парка расположились несколько пансионатов, больница, огромный спортивный комплекс и прижавшийся к нему, словно заблудший котёнок, крохотный книжный магазин. За многоэтажными жилыми домами пыхтел паром и дымком рынок мастерских и закусочных там было полным-полно. За рынком и эстакадой через сквер притаилось ещё более тихое место посёлок Вишнёвый Дол, где кроме аккуратных двухэтажных домиков да раскидистых вишнёвых садов в каждом дворике, не было никаких иных построек. Главной же достопримечательностью района было большое и красивое здание крематория высокое, закруглённое, напоминающее крепостную башню. Вокруг этой одинокой башни на самой окраине города раскинулось пустое и ровное, как крышка гроба, бетонное поле, где Гави частенько катался на велосипеде.
Гави был совершенно уверен, что лучшего места для катания, чем фастарский район Большой Берег, просто не найти шоссе здесь были широки и пустынны, как и тротуары. Собственно, весь район был широким и пустынным, тихим и сонным, как старик. Молодёжь иногда наезжала сюда проведывать престарелых родственников, однако привычные к иному ритму жизни люди быстро дохли здесь от скуки и поскорее убирались восвояси в лоно кипучего города.
Парк не был засижен шумными компаниями, его сонный шелест не нарушал звонкий детский гвалт. Его тихие дорожки, петляющие между лужайками и мощными ветвистыми деревьями, так и манили неспешно прокатиться, а влажные от растаявшего снега поляны любезно приглашали как следует порезвиться со своей собакой, которая наверняка оценит терпкий пряный вкус ветвей, обломанных под тяжестью снега.
И сердце Гави всегда звало его именно туда, поскольку он имел привычку совершать велосипедные прогулки в компании трёх своих собак. Они послушно бежали рядом с велосипедом хозяина, не смея ни обогнать его, ни отстать, ни скакнуть в сторону ради какого-либо интереса. И лишь в парке, получив на то разрешение, они во весь дух срывались с места, неслись вскачь наперегонки, чтобы как следует подурачиться на прелой земле с редкой белёсой травой. Сам Гави, степенно спешившись с велосипеда, аккуратно расположив на скамейке рюкзак и куртку да как следует оглядевшись не смотрит ли кто, бросался вслед за своими собаками и радостно носился взад-вперёд, швыряя им палки и мячи.
После, весь всклокоченный и красный, он брёл к скамье и, тяжело дыша, валился на неё, не отрывая глаз от своих питомцев, которые, ни капли не устав, продолжали с лаем трепать какую-то сучковатую ветвь.
Так начиналось каждое утро Гави. Продрав глаза, умывшись и пару раз пройдясь расчёской по спутавшимся за ночь волосам, он наскоро одевался и в любую погоду спешил выгулять своих собак в парке, который располагался в пяти минутах езды от дома. Этот ритуал он соблюдал неукоснительно и не мог и помыслить о том, чтобы наспех отвести псов справить нужду на площадке возле дома. Подобное считал он чуть ли не кощунством и полным неуважением к своим возлюбленным друзьям, которые, впрочем, также души не чаяли в своём хозяине и друге.
Вернувшись домой, Гави обычно пил кофе, съедал вафлю и отправлялся на работу. Так было и в это утро. Гави варил на плите кофе и слушал радио, в то время как его собаки жадно поглощали корм, ещё с вечера заботливо приготовленный хозяином.
Радио вещало о минувшем празднике, приезде некоего важного лица, открытии нового цеха и успехах производства на железобетонном заводе. Гави задумчиво глядел на собственное отражение в чёрной панели на стене у плиты и размышлял, до чего красивым выглядит мир в чёрном глянце. Лицо его казалось серым, как и белая рубаха, размытых чернотою глаз и вовсе было не видать, хотя на самом деле были они выразительны и блестящи и чем-то напоминали собачьи карие, вечно настороженные глаза.
Он опустил взгляд на плиту и, заметив, что кофейная пенка поднялась, аккуратно снял ковшик с огня.
Кухня, отражённая в панели, казалась ему отчего-то более уютной и аккуратной, сам себе он виделся более решительным и бойким, и лишь собаки, крутившиеся у ног хозяина, были всё те же. В той чёрной реальности по радио передают новости поинтереснее, подумалось Гави, который не спешил радоваться успехам местных рабочих, равнодушно пропуская новостную тарабарщину мимо ушей. Хотя что именно он хотел услышать, он и сам не знал. Посему, продолжая рассеянно слушать программу, он отошёл от плиты и, прихлёбывая из чашки кофе, шагнул к окну.
Тотчас лохматый белый пёс вспрыгнул передними лапами на подоконник и ткнулся носом в оконное стекло, за которым уже вовсю начинался новый день. Гави широко улыбнулся.
Я знаю, Кецаль, что ты весь день бы там носился, обратился он к собаке, впрочем, как и я. Однако взгляни на улицу народу уже полно, да и солнце, как видишь, сигналит, что я непременно опоздаю, если не перестану болтать с тобой за завтраком.
Солнце и впрямь стремительно выкатывалось из-за домов, робко поблескивая лучами сквозь надменные тучи. Кецаль фыркнул и спрыгнул на пол, следуя за Гави, который быстро вымыл в раковине чашку и отправился к входной двери, хватая по пути куртку, сумку и ключи. Остальные собаки, виляя хвостами, также ходили за ним по пятам, тыкаясь косматыми губами в его колени и ладони. Присев у дивана, они с грустью в глазах следили, как хозяин отмыкает замок. Гави чуть помедлил, с притворным равнодушием оправляя ремень сумки, перекинутый через плечо, после чего прыснул со смеху и развернулся, чтобы заключить в объятия тотчас бросившихся к нему собак. Опершись лапами на грудь хозяина, те принялись щедро одаривать его поцелуями, не забывая при этом во все стороны лупить хвостами.
Уици, дружище, полегче со слюнями, Гави вытер губы, откинул назад промокшие волосы и хорошенько взъерошил косматую шерсть рыжего с чёрными подпалинами пса. Теско, я скоро вернусь, нечего так убиваться.
Поджарый серый пёс, визгливо поскуливающий всё это время, звонко залаял в ответ. Гави присел, крепко обнял каждого пса, потрепал их лоснящиеся шкуры и протянул свою ладонь Кецалю, который с достоинством ждал в сторонке, когда наступит и его черёд прощаться с хозяином. Он торжественно вложил лапу в руку Гави и тот крепко пожал её.
Кецаль как всегда за старшего, объявил Гави, оглядывая своих домашних. Не горюйте, завтра я обязательно возьму вас с собой, ребята. Но сегодня я разрываюсь от дел одно другого важнее.
Он вышел в коридор и запер за собой дверь на ключ владелец животного был обязан вешать на дверь замок, как и все прочие хозяева разнообразного домашнего зверья, столь любимого людьми. Гави немного постоял у двери, прислушиваясь к шорохам в квартире, и затем направился по коридору к лестнице. На ходу он застегнул куртку до самого горла и надел велосипедные перчатки. Стянув с себя свою широченную улыбку, которая простиралась на его лице упругими мимическими складками и обнажала дёсны, он плотно сомкнул губы как резные створки чугунных ворот. Теперь он смотрел по сторонам хмуро и подозрительно, как доберман, пряча пол-лица за высоким воротом.
Жил он на втором этаже, и быстро спуститься вниз, к велопарковке, не встретив никого из соседей, было проще простого. Но не успел он сойти с лестницы, как его окликнул чей-то голос старческий, дребезжащий, с нотками любопытства.
Гавесто́н! А, Гавестон?
Гави обернулся и глянул вверх позади на площадке топталась пожилая соседка. Она закуталась в шаль и, шаркая по сизому бетону стоптанными домашними туфлями, принялась спускаться по лестнице вслед за ним.