Наталья от ужаса закрыла рот руками, осенённая страшной догадкой, чтобы не закричать:
Это Санька был? Скажите, Санька?
Домовой кивнул, не поднимая глаз:
Барин, когда сына нашёл, поседел сразу, принёс то, что осталось домой, барыня тут и свихнулась. Барин сам и гроб сколотил и сына омыл и слова с того дня не сказал. Да только всех крестьянских детей собрал в своём доме, закрыл и поджёг. А сам повесился. Вой людской стоял по всей округе. Нынче на том месте церква стоит, добавил он уже тихо.
Наталья обхватила голову руками:
Так вот почему он к этому месту привязан, по мостику этому ходит. Только почему он ходит в деревни, не которые тут рядом, а, возможно, в разных концах страны находятся?
А потому, за спиной раздался звонкий Санин голосок, что там сейчас потомки тех, кто был невиновен в тот день. Некоторые остановить тех мужиков пытались. И я перед ними этот грех и замаливаю.
Наталья огромными глазами смотрела на Саньку:
Бедный ребенок! Ты ж не виноват в этом! Ты ж им плохого не делал! И родители твои!
Ну прокляли-то они меня! Санька обошел беседку и сел за стол. Я пытаюсь понять, кто этот потомок из людей вокруг меня. И, когда нахожу, пытаюсь загладить свою вину ценой собственной жизни. Иногда получается, иногда нет.
Семён понятно. А баба Тоня?
Так мамка моя. Была.
И что случилось?
А там первая мировая война началась, старшего брата призвали ратником, да там он и погиб.
Так мы к бабе Тоне ходили в какой год, получается?
Тысяча девятьсот сорок второй, Саня опустил глаза.
О, Боже! Так она мне про Великую Отечественную, а ей про ту, что сейчас!
А ты как погиб?
Да я как всегда по глупости. Коров возле леса пас, да заснул. Чего-то они испугались, да ринулись от леса, да меня и снесли. И я с обрыва вниз кувыркнулся, видимо, шею и сломал. Так вот опять меня тропа вывела до мамки, да понять пока не могу, что мне для неё сделать, чтоб отпустило, чтоб ту дорожку закрыть.
Все сидели молча, переосмысливая сказанное.