Риторическое упоминание утлых суденышек, определенно, не соответствовало истине. Задачей его было поднять боевой дух экспедиции Кво-Лана. Девяносто дней спустя флот вдовы Чин столкнулся с флотом Срединной империи. Почти тысяча кораблей вели бой от рассвета до заката. Сражение разворачивалось под сводный хор колокольчиков, барабанов, выстрелов, проклятий, гонгов и пророчеств. Силы империи потерпели поражение. Кво-Лан не получил возможности проявить ни запретное милосердие, ни предписанную жестокость. Он поступил согласно обычаю, о котором склонны забывать наши побежденные генералы: покончил с собой.
Ужас на берегах
А потом шестьсот боевых джонок и сорок тысяч торжествующих пиратов под командованием гордой вдовы поднялись по реке Сицзян, преумножая число пожаров, кровавых празднеств и сирот по левому и правому борту. Многие деревни перестали существовать. Только в одной из них число пленных перевалило за тысячу. Сто двадцать женщин, искавших ненадежного укрытия в тростнике и близлежащих рисовых полях, выдали себя безутешным плачем младенца и впоследствии были проданы в Макао. Слезы и скорбь обездоленных даже издалека добрались до Цзяцина, Сына Неба. Некоторые историки предполагают, что страдания крестьян опечалили его меньше, чем разгром карательной экспедиции. Достоверно известно, что Цзяцин организовал вторую экспедицию, устрашающую самим количеством флагов, матросов, солдат, боеприпасов, провизии, предсказателей и астрологов. Адмиралом в этот раз был назначен Тин-Квей. Тяжеловесное скопище кораблей вошло в дельту реки Сицзян и закрыло проход пиратской флотилии. Вдова приготовилась к битве. Она знала, что придется тяжело, очень тяжело: ночи и месяцы грабежа и разгула сильно ослабили ее войско. А битва все не начиналась. Солнце неспешно восходило и садилось за дрожащим тростником. Люди и оружие забыли об отдыхе. Полдень длился бесконечно, вечерам не было конца.
Дракон и лисица
И все-таки каждый вечер над императорскими кораблями поднимались ленивые стайки невесомых драконов. Набрав высоту, драконы мягко опускались на воду и на вражеские палубы. Это были летучие конструкции из бумаги и тростника, схожие с воздушными змеями и схожие между собой красными и серебристыми боками. Вдова с тревогой всматривалась в эти ежевечерние метеоры, она прочла на их поверхностях длинную неясную притчу о драконе, который всегда приходил на помощь лисице, несмотря на ее упорную неблагодарность и бесконечные проступки. Луна успела исхудать, а фигурки из бумаги и тростника каждый вечер приносили все ту же историю, с почти незаметными вариациями. Вдова печалилась и размышляла. Когда луна снова округлилась на небе и в красноватых водах, история подошла к концу. Никто не мог заранее предсказать, что ждет лисицу безграничное милосердие или же безграничные кары, однако неизбежный финал был уже близок. Вдова поняла. Она выбросила в реку обе сабли, спустилась в лодку, встала на колени и велела доставить ее на корабль императорского адмирала.
Был вечер, небо заполнилось фигурками драконов, на этот раз желтыми. Вдова бормотала одну и ту же фразу. «Лисица пришла под крыло к дракону», сказала она, поднявшись на борт.
Апофеоз
Летописцы сообщают, что лисица заслужила прощение и посвятила свою медленную старость контрабанде опиума. Ее перестали именовать Вдовой: принятое ею новое имя можно передать как Свет Истинной Учености.
«С того самого дня (пишет историк) к кораблям вернулся мир. Все четыре моря и бесчисленные реки сделались безопасными и благоприятными дорогами.
Земледельцы наконец-то продали мечи, купили быков и занялись пахотой. Люди принесли жертвы, помолились на вершинах гор и праздновали целый день, распевая за ширмами».
Преступных дел мастер Монк Истмен
[30]
Так это бывает в нашей Америке
Два четких силуэта на фоне небесно-голубых стен или чистого неба, два «куманька» в узких, строгих черных костюмах и туфлях на каблуке исполняют роковой танец, танец с ножами, пока из уха одного из них не процветет алая гвоздика, это нож вонзился в человека, и он своей бесспорной смертью завершает этот танец без музыки. Другой, с видом покорности судьбе, нахлобучивает шляпу и посвящает свою старость рассказам об этом столь честном поединке. Вот и вся, со всеми подробностями, история убийства у нас. История головорезов Нью-Йорка более замысловата и гнусна.
Так это бывает в той Америке
История нью-йоркских банд (явленная миру в 1928 году Гербертом Эшбери в солидном труде на четырехстах страницах ин-октаво) полна путаницы и жестокостей в духе дикарских космогоний и их чудовищных несообразностей: подвалы бывших пивоварен, приспособленные под ночлежки для негров; малорослый трехэтажный Нью-Йорк; банды подонков вроде «Болотных ангелов» («Swamp Angels»), которые околачивались в лабиринтах канализации; шайки беглых арестантов вроде «Daybreak Boys» («Мальчишки зари»), которые вербовали десяти-одиннадцатилетних детей-убийц; наглые силачи-одиночки вроде «Страшил в цилиндрах» («Plug Uglies»), вызывавших безудержный хохот своими высоченными цилиндрами и широкими, развевающимися от ветров предместья сорочками, но при этом с дубинкой в правой руке и большущим пистолетом в кармане; банды негодяев вроде «Дохлых кроликов» («Dead Rabbits»), которые вступали в драку, неся как стяг мертвого кролика на палке; молодцы вроде Джона Делана Денди, славившегося напомаженным коком на лбу, тростями с набалдашником в виде обезьяньей головы и изящной медной штучкой, которую он надевал на большой палец, чтобы выдавливать глаза противнику; ребята вроде Кита Бернса, способного в один прием откусить голову живой крысе, или вроде Дэнни Лайонса Слепого, рыжего парня с огромными невидящими глазами, сожителя трех шлюх, с гордостью его опекавших; всяческие дома с красным фонарем вроде того, который содержали семь сестриц из Новой Англии, отдававших свою рождественскую выручку на благотворительные цели; арены для боев голодных крыс и собак; китайские игорные притоны; женщины вроде многократной вдовушки Рыжей Норы, предмета любви и хвастовства всех главарей банды «Суслики» («Gophers»); женщины вроде Лиззи Голубки, которая после казни Дэнни Лайонса надела траур и погибла от ножа Мэгги Милашки, ее соперницы в давней страсти к уже мертвому Слепому; бунты вроде длившегося целую кошмарную неделю в 1853 году, когда была сожжена сотня домов и бандиты едва не овладели городом; уличные побоища, в которых человек исчезал как в пучине морской, затоптанный насмерть; конокрады и барышники вроде Йошке Негра, вот чем наполнена эта хаотическая история. Самый знаменитый ее герой Эдвард Делани, он же Уильям Делани, он же Джозеф Мервин, он же Джозеф Моррис, он же Монк Истмен, главарь банды в тысячу двести человек.
Герой
В этом ряде обманных имен (дразнящих, как игра масок, когда не знаешь, кто есть кто) отсутствует настоящее имя если только возможно представить, что таковое существовало. На самом деле в записи гражданского состояния в Уильямсбурге в Бруклине значится Эдвард Остерманн, фамилия затем была американизирована и стала Истмен. Как ни странно, этот грозный злодей был евреем. Он был сыном владельца ресторана из числа тех, где соблюдается кошерная кухня и где почтенные евреи с раввинскими бородами могут безбоязненно вкушать обескровленное и трижды очищенное мясо телок, забитых по всем правилам. Девятнадцати лет, в 1892 году, он с помощью отца открыл зоомагазин. Следить за жизнью животных, наблюдать их суетливую возню и непостижимую безгрешность было страстью, сопровождавшей его до конца дней. В дальнейшем, во времена своего процветания, когда он презрительно отказывался от сигар, предлагаемых веснушчатыми «сахемами» из Таммани, и посещал самые шикарные бордели, разъезжая в тогдашнем забавном автомобиле, похожем на незаконного сына гондолы, он открыл «для крыши» второй магазин, где держал сотню породистых кошек и более четырехсот голубей, продавая их далеко не всякому. Каждую кошку или голубя он знал и любил и частенько обходил свои владения со счастливицей-кошкой на руках и бежавшей за ним завистливой стаей.