Всё. Больше не буду. А тебе пора. Мальчик решительным жестом отодвинул поднос с недоеденной едой. И больше не приходи.
От такой смены настроения Ксюша несколько оторопела.
Почему?
С тобой хорошо. Я даже забыл, что мне пора. Поэтому уходи.
К горлу Ксюши подкатил предательский ком.
Саш, но я же тебе приснилась! Ты же мне что-то сказать хотел?
Я сказал. А теперь уходи. И не приходи.
Но, Саш, мы же с тобой, как космолетчики, вместе ели. Мы же друзья теперь, нет?
Нет.
Взгляд Саши словно уплыл куда-то, мальчик откинулся на подушку и уставился в окно.
Снова вошла заведующая. Ксюша поднялась с кровати, переставила поднос с едой на стол.
Саша, можно я всё-таки ещё раз приду снова?
Ответа не последовало.
Заведующая кивнула Ксюше, мол, хватит, выходите, и девушка послушно, как зомби, покинула палату.
Ребята стояли на крыльце перед входом в хоспис. Кто-то курил, кто-то просто стоял, грея озябшие руки в карманах. Все молчали.
Ксюша вышла из душного помещения и жадно глотнула ртом воздух. Он по-прежнему пах слякотью, бензином и больничной едой, только вкус у него теперь был совершенно другой: вкус слёз, очищающей душевной боли и восхищения, даже преклонения, перед смелостью и честностью маленького мальчика. «Смерть это вкус новой жизни». А ещё вкус острой душевной боли, которая не забудется, но станет просто едва слышной с годами
«Я хочу, чтобы ты нашёл свой космос, Саш и долгую-долгую новую и очень счастливую жизнь там, куда ты хочешь уйти»
Асино чудо
Зое Александровне давно уже трудно подниматься по лестнице. Дочь переживает за неё, а потому всё ругает: мол, пользуйся лифтом. «Да какой там лифт, второй этаж же, оправдывается Зоя Александровна. И тихо добавляет: Пока могу. Вот не смогу, тогда» А сама поднимается тяжело, подолгу отдыхает на каждой ступени лестницы. «Зато пока ещё могу, значит, жива», виновато отдаёт зимнее пальто внучке в прихожей, улыбается правнучке сквозь одышку.
Не торопись, бабуль! Мы с Асей только что ёлку нарядили, мама на кухне. А мужчины пошли докупать что-то из маминого списка, так что мы, так сказать, женским кругом. Вы с Асей идите к ёлке, а я пока маме помогу.
Правнучка Ася, пятилетний неугомон, вьётся вокруг прабабушки. Зоя Александровна всегда с подарками: то игрушку какую принесёт, то сладкое, то сказку расскажет.
Женский круг это хорошо. Зоя Александровна вставляет отёкшие ступни в специально для нее приготовленные широкие большие тапки. Пойдем, Асенька, я тебе принесла чего.
Прабабушка и внучка заходят в большую, ярко освещенную электрическим светом комнату. У окна стоит живая нарядная ёлка, блестящая пластиковыми небьющимися шарами, мишурой, переливающаяся огнями китайской гирлянды.
Возле нее стоит потертое, но любимое кресло Зои Александровны, в которое та медленно, с поддержкой внучки, опускается. Ася садится вниз, к ногам прабабушки, на недорогой ковер из «Икеа».
Переведя дух, Зоя Александровна достаёт из кармана своей вязаной шерстяной кофты сверток. Секунду держит его в руках, словно прощаясь, а затем бережно разворачивает старую газетную бумагу и вынимает потемневшую от времени деревянную ёлочную игрушку. Протягивает ее правнучке.
Что это? спрашивает Ася.
Ангел.
Ася задумчиво вертит фигурку в руках, рассматривает.
Он плохо сделан, выносит вердикт ребёнок, на ангела даже не похож. Буратино какой-то
Зоя Александра беззвучно смеется. «Видишь, дед Матвей, я в её возрасте тебе сказала то же самое, а ты говорил, что я ничего не понимаю в ангелах!»
Это особый Ангел. Его сделали во время войны, в Ленинграде. Он меня защищал во время блокады. Да и потом Всю жизнь защищал. А теперь он твой. Тебя будет защищать. Хочешь, повесь его на ёлку. Или под подушку положи. Только береги! Другого такого не найти, он единственный.
А как он тебя защищал? Расскажи!
Зоя Александровна подалась из кресла вперед и нежно погладила Асю по белесой вихрастой макушке.
Это он тебе сам расскажет, милая.
Тогда я его сегодня на ёлку повешу, чтобы он ночью у нас в квартире освоился, а завтра к себе положу. А они с Дедом Морозом не поссорятся, когда тот ночью придет?
Ася бережно прицепила Ангела на ароматную еловую лапу, где вперемешку висели новые ёлочные игрушки и пластиковые шары.
Ты что, нет, конечно. Они с Дедом Морозом старые друзья
В прихожей хлопнула входная дверь.
Папа с дедой пришли! Ася вскочила и побежала встречать завьюженных с мороза мужчин.
Когда отгремели все салюты Нового года, а большая семья погасила свет в гостиной и уснула крепким сном, деревянный Ангел открыл глаза и огляделся. Кроме него, похоже, на ёлке не ожила ни одна игрушка. «Наверное, это потому, что их делала машина, а не тёплые человеческие руки. Души в них нет», подумал Ангел и осторожно вышел из деревянного тела.
Размял затёкшие крылья. Всё-таки, дед Матвей очень торопился, когда строгал деревянные: маленькие совсем получились, тесные очень.
Потянулся. Руки деревянные тоже только намёком вышли, вдоль туловища вытянуты.
Хорошо хоть ступни ног дед большие сделал. Можно сразу идти.
Ангел зашагал по квартире.
Заглянул в спальню к дочке Зои Александровны, нашептал её мужу на ухо, как правильно комплименты говорить, а то за 20 лет без подсказки так и не справляется.
Зашел в маленькую комнатку рядом, поправил одеяло внучке Зои Александровны, строго глянул и на её мужа. Кивнул. Хороший мужчина, для семьи старается.
Медленно, чтобы не разбудить дремлющего на батарее кота, побрёл в комнату, где сегодня спали маленькая Ася и его маленькая Зоя.
Конечно, Ангел знал, что Зоя уже давно Зоя Александровна, но так приятно было видеть её такой же маленькой, озорной и белобрысо-кудрявой, как юная Ася.
Две девочки тихо спали возле друг друга: пятилетняя Ася в кроватке, а восьмидесятипятилетняя Зоя на диванчике рядом, как будто их не разделяло четыре поколения. Нежные лица: одно совсем гладкое, второе в морщинах, в каждой из которых целая жизнь. Обе видели цветные новогодние сны, об этом Ангел позаботился.
Чудесная ночь, волшебная. Ничто не могло помешать семье Зои Александровны видеть прекрасные сны.
Но кое-что он просто обязан был сделать.
Ангел сел на пол между двух своих подопечных. И соединил сны Аси и Зои.
За окном снова бумкнуло. Судя по звуку далеко. Сидя на темной кухне, Зоя зябко сжалась в маленький комочек: воды не было, света тоже, топили одной буржуйкой две квартиры. Мама пока еще не вернулась из госпиталя, где помогала, а дед Матвей пропадал где-то, хотя время близилось к десяти часам вечера, комендантскому часу значит, скоро прийти должен. Мало кто осадной зимой будет ходить после десяти вечера: холодно, с Невы тянет ветром, темно, только по светящимся в темноте глазам и узнаешь редкого прохожего. А еще ночью ярко видны зарницы вокруг города, словно на небе стена и не выйти за неё.
Зое стало совсем тоскливо от одиночества и противно от ноющего чувства голода: в детсаду, конечно, выдавали паёк, но этого было так мало, что к вечеру хоть вой. Пашка, ее друг, говорил, надо попить тёплой водички и спать ложиться пораньше, а вставать попозже пока спишь, вроде, и есть не хочется. Но сегодня был канун Нового 1944 года, совершенно не хотелось спать. Хотя и новогоднего настроения не было. Как и ёлки.
Дед Матвей подошёл неслышно, пока Зоя незаметно для себя придремала спиной к двери, положив голову на руки. Поставил на стол несколько оплавленных свечей, зажег. Выложил из карманов пару кульков, обёрнутых тряпками. Взял с пустой газовой плиты чайник, и, поскрипывая ручкой, пошёл к соседям греть. Газа тоже не было.
Зое приснился густой запах хвойных веток: смолисто-сосновый, свежий. Она открыла глаза и решила, что всё ещё спит: перед ней на столе стояла сосновая ветка, на которой висели несколько новогодних шаров и деревянный ангел. Рука сама потянулась к ангелу, сняла его с ветки. Зоя удивленно ощупывала пальцами строганное дерево, кидая взгляды на ветку. Новогоднее чудо, не иначе!