Но от Земли до Беты восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска игрушки нам!
Наизусть читаем Пушкина,
А кругом космическая тьма.
Нам прививки сделаны от слёз и грёз дешёвых,
От дурных болезней и от бешеных зверей
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых:
На Земле бывало веселей!
Но от Земли до Беты восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом космическая тьма.
Прежнего земного не увидим небосклона:
Если верить россказням учёных чудаков,
Ведь, когда вернёмся мы, по всем по их законам
На Земле пройдёт семьсот веков!
То-то есть смеяться отчего:
На Земле бояться нечего
На Земле нет больше тюрем и дворцов!
На Бога уповали, бедного,
Но теперь узнали: нет его
Ныне, присно и во век веков!»
Замолчала. В тишине только пиканье сердечного ритма и вдруг тихий голос, как шелест осенних листьев:
Ещё
Что? не поняла Ксюша.
И тут встретилась с глубоким, пристальным, совсем не детским взглядом, задумчиво изучающим её лицо.
Прочитай ещё, едва слышно прошептал подросток.
Высоцкого?
Ответа не последовало. Ксюша на минуту задумалась, прислушиваясь к себе:
Средь оплывших свечей и вечерних молитв,
Средь военных трофеев и мирных костров
Жили книжные дети, не знавшие битв,
Изнывая от мелких своих катастроф.
Детям вечно досаден
Их возраст и быт
И дрались мы до ссадин,
До смертных обид,
Но одежды латали
Нам матери в срок
Мы же книги глотали,
Пьянея от строк.
Липли волосы нам на вспотевшие лбы,
И сосало под ложечкой сладко от фраз,
И кружил наши головы запах борьбы,
Со страниц пожелтевших слетая на нас.
И пытались постичь
Мы, не знавшие войн,
За воинственный клич
Принимавшие вой,
Тайну слова «приказ»,
Назначенье границ,
Смысл атаки и лязг
Боевых колесниц.
А в кипящих котлах прежних боен и смут
Столько пищи для маленьких наших мозгов!
Мы на роли предателей, трусов, иуд
В детских играх своих назначали врагов.
И злодея следам
Не давали остыть,
И прекраснейших дам
Обещали любить;
И, друзей успокоив
И ближних любя,
Мы на роли героев
Вводили себя.
Только в грёзы нельзя насовсем убежать:
Краткий век у забав столько боли вокруг!
Попытайся ладони у мёртвых разжать
И оружье принять из натруженных рук.
Испытай, завладев
Ещё тёплым мечом
И доспехи надев,
Что почём, что почём!
Разберись, кто ты: трус
Иль избранник судьбы
И попробуй на вкус
Настоящей борьбы.
И когда рядом рухнет израненный друг
И над первой потерей ты взвоешь, скорбя,
И когда ты без кожи останешься вдруг
Оттого, что убили его не тебя,
Ты поймёшь, что узнал,
Отличил, отыскал
По оскалу забрал
Это смерти оскал!
Ложь и зло погляди,
Как их лица грубы,
И всегда позади
Вороньё и гробы!
Если мяса с ножа
Ты не ел ни куска,
Если руки сложа
Наблюдал свысока,
А в борьбу не вступил
С подлецом, с палачом,
Значит в жизни ты был
Ни при чём, ни при чём!
Если, путь прорубая отцовским мечом,
Ты солёные слёзы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что почём,
Значит нужные книги ты в детстве читал!
Ксюша замолчала.
«Господи, зачем я читаю именно это? Это совсем не детские стихи, да ещё и про гробы».
Ксюша уже была готова провалиться сквозь землю, устыдившись собственного неумения ладить с детьми, как вдруг снова ощутила на себе взгляд. Живой, заинтересованный.
Знаешь, я тебя давно ждал. На этот раз голос Саши звучал ровно и уверенно. Ты не такая, как все взрослые.
Ждал? не поняла Ксюша.
Ага. В глазах Саши мелькнули искорки. Ты мне снилась. Я не знал, как ты выглядишь, но я запомнил твой вкус.
Мой вкус? Ксюша почувствовала, что теряется. И какой же у меня вкус?
Да. Ты такая же, как я: скорее мертвая, чем живая. Но ты здесь останешься, а я скоро уйду.
По спине Ксюши пробежали мурашки. Она открыла рот, чтобы возразить, но Саша её опередил:
Только не надо мне говорить, что я выздоровею. И вот эту вот всю вашу муть про «не говори так и бла-бла-бла». Я знаю, что скоро уйду. Даже знаю, куда хочу. Смерти нет. Смерть это вкус новой жизни. Родителям, конечно, этого не понять, но ты ведь уже была на той стороне, да? Ты её попробовала.
Это был не вопрос, и перед глазами Ксюши мгновенно пронеслись картинки, как во время пустяковой операции ей передозировали наркоз, и как тяжело и мутно она возвращалась «с того света».
Видела.
Ну вот, с заметным облегчением продолжил Саша. значит, это Ты.
Повисла неловкая пауза.
Ты давно болеешь? зачем-то спросила Ксюша.
Саша пожал костлявыми плечами:
Как себя помню.
А сейчас тебе сколько?
Восемь.
А какой ты видел сон про меня?
Что ты придёшь. Нам будет весело, а потом я уйду. Но перед этим ты дашь что-то мне, а я тебе.
Ксюша почувствовала, что ноги становятся ватными, а голова отказывается соображать. Не так она себе представляла развлекательное выступление перед больными детьми, совсем не так. Совсем!
Вообще, я пришла, чтобы почитать тебе стихи
Дверь в палату открылась, и вошла нянечка, вкатив тележку с завтраком. Бросила беглый вопросительный взгляд на Ксюшу:
Доброе утро! Сань, смотрю, у тебя гостья. Ну, может, хоть при ней поешь. Не ест, засранец, прости Господи мой язык!
Ксюша невольно улыбнулась. Нянечка поставила поднос с парой тарелок и чаем на стол, положила несколько ложек. «Покормите его», шепнула Ксюше и вышла.
Я не буду, насупился Саша.
Ты просто не пробовал, парировала Ксюша.
Ага. И не буду.
Сегодня особенный день и завтрак тоже особенный, ты зря. Тогда его съем я. Я, между прочим, ещё никогда не пробовала кашу из сатурнианского топинамбура
Из чего? Глаза Саши округлились. На Сатурне нет жизни! Там лёд! И метан.
Это внутри метан, а в кольцах сметан. Такой специальный сметан, который даёт ледяная корова. Прекрасное удобрение для топинамбура, кстати. Только об этом никто из космолетчиков не рассказывает, потому что самим мало.
Ты сумасшедшая, да? В глазах Саши снова заплясали озорные искры.
Трудно сказать. Я же из твоего сна. Могу быть какой угодно. А к каше ты руки не тяни, я её сама съем. Ксюша с внутренним содроганием посмотрела на овсянку на воде, но решила идти ва-банк до конца и «продать» ещё горошек с пюре, Кстати, тут ещё яйца зелёных венерианских копытокрылых кобылок и густая пыльца марсианской ромашки из тюбика. Но я всё и одна съем.
Саша сел повыше на кровати, в глазах его блестели слезы.
А можно вместе? Они мне какие-то теперь таблетки дают, от них больше не больно, но тошнит и вкусов совсем не чувствую. Ты ведь мне расскажешь какой он этот топи кто там?
Сатурнианский топинамбур Ксюша сделала вид, что никак не может решиться, Ну, только если ты совсем немножечко съешь, только вкус попробовать, так и быть поделюсь. А то знаешь, не каждый день топинамбур-то перепадает.
Не волнуйся, много не съем
Ксюша взяла поднос и пересела на кровать к Саше.
Начнём с каши? Итак Ксюша засунула ложку с безвкусной клейкой овсянкой себе в рот и изобразила лицо профессионального дегустатора, сок сатурнианского топинамбура тягуч, как сутки на Сатурне, и вязок, как лучи Солнца, которые с трудом пробиваются сквозь ледяные кольца.
Следующая ложка каши приземлилась, как космический корабль, в рот Саши.
Фу, холодная!
Это холод космоса, Саш! Знаешь, на Сатурне тоже не тепло.
Знаю, нахмурился Саша, ещё расскажи!
А у Ксюши словно открылось второе дыхание: привычный, набивший оскомину вкус больничной еды превращался в экзотические оттенки вкусов небывалых фруктов и овощей, под соусом из млечного пути и космических странствий. А Саша послушно открывал рот, позволяя себя кормить, постоянно уточняя детали Ксюшиной бурной фантазии.
Так их и застала заведующая. Заглянула, сделала Ксюше знак, что время истекло, и молча вышла за дверь. Саша нахмурился.