Девушка завернула за угол, где располагался здоровый особняк, частично скрытый продолговатыми кипарисами. Евсторгий как будто бы и не заметил смятения сына, а только крепче сжал его руку и ввёл в ворота.
Подойдя к учителю, Евсторгий сказал:
Вот тот отрок, о котором я говорил Вам. Он любит читать, ибо целыми днями я нахожу его, изучающего книги, вот, поразмыслив, я и решил отдать его в Ваше училище.
Феофан внимательно посмотрел на смутившегося мальчика.
Ты увлекаешься науками, дитя?
Да.
А что более из всего привлекает тебя?
Целительство.
Услышав краткий ответ, Феофан сделался довольным.
Но мы, лишь, даём общее представление о человеческом теле и болезнях, поражающих его.
Мне нравятся и другие науки, сказал Пантолеон. Небесные сферы и философия, математика и стихосложение.
Феофан удовлетворённо закивал, погладил поседевшую бороду.
Вижу, из тебя выйдет неплохой ученик, затем посмотрел на Евсторгия, но в будущем отдайте сына в обучение Евфросиану. Он учит целительству.
Обсерватория была полна учениками детьми самой высокой прослойки общества аристократии. Мало кто из них, действительно, тянулся к знаниям. По природе своей они были более ленивы, менее внимательны, любили повеселиться и участвовать в оргиях. Некоторые занимались даже скотоложеством, хотя, конечно же, об этом знали, лишь, немногие.
Обсерватория была круглою, окружённая со всех сторон скамьями, а в центре была сделана специальная площадка, на которой обычно стоял учитель. В этом же центре стоял интересный прибор, показывающий строение Земли. Круглая деревянная тарелка, снизу закреплённая чем-то, а вверху купол, такой же, как и в обсерватории только без окон, через которые обычно падал свет, но его было мало так, что всё внимание невольно устремлялось на модель Земли.
Пантолеон слушал внимательно, даже записывал кое-что себе, однако, усердие его было прервано сидевшим рядом юношей.
Брось, всё это чушь, ибо давно люди догадываются, что Земля круглая.
Пантолеон внимательно посмотрел на юношу, а тот приблизился к нему и в самое ухо прошептал:
Пойдём сегодня выпьем вина, я покажу тебе такую красотку, каких ты вряд ли ещё видел во всей Никомидии.
Вино обжигало, но было приятным на вкус. Старый грек Александрий хозяин заведения, где молодым аристократам предоставляли вино с самых обширных виноградников Византии, переехал на эту землю несколько лет назад и уже прочно здесь обосновался. Это был весёлый человек, который ловко скользил между столами и подавал большие чарки с вином, ему помогала старшая дочь, во всём следовавшая за ним.
Попутчик Пантолеона ущипнул её за талию, та вскрикнула и захохотала, однако быстро удалилась; выпил половину чарки и подмигнул глядевшему на всё удивлёнными глазами юноше.
Эй, не отставай, вино придаёт бодрость и силы. А теперь давай знакомиться. Я Деметрий, живу недалеко от городской площади. Мой отец входит в совет города.
Пантолеон, тихо произнёс юноша, отхлебнул немного из чарки, затем ещё несколько глотков.
Вдруг взгляд его устремился в окно на проходившую девушку с сине-фиолетовыми глазами ту, что он видел впервые возле обсерватории.
Деметрий лукаво толкнул его в локоть.
Она тебе нравится?
Кто это?
Греческая гетера, живёт тут неподалёку. Идём, я тебя с ней познакомлю.
Юноша потупился, мотнул головой.
Нет, не могу.
Да ну, брось, приятель! К ней ходят самые известные аристократы Никомидии.
Она слишком красива, сказал Пантолеон.
Ты не пожалеешь. Да идём же скорее, чего ты сидишь, как истукан. Не веди себя, словно капризная римлянка.
Пантолеон отодвинул всё ещё полную вином чарку, нехотя поднялся.
Их встретила рабыня в прихожей, преподнесла воды, однако гости отказались. Рабынею оказалась худосочная девушка с некрасивым заострённым личиком и множеством бус на длинной шее. Она поклонилась и произнесла своим тоненьким голоском:
Как доложиться хозяйке?
Скажи-де пришёл старый знакомый Деметрий с городской площади, ну тот самый, что ещё недавно бывал.
Рабыня смутилась.
Помню, затем уже кокетливо сказала:
А подарки с собою принесли?
Пантолеон заметил, как задумался его новый приятель, почесал затылок и как бы сквозь зубы проговорил:
Чёрт, совсем забыл.
Но вслух ответил, протягивая совершенно новую книгу из тез, что изучали в училище.
Вот возьми и передай своей хозяйке. Скажи, на этот раз его голова забита одной философией.
Рабыня исчезла.
Почему ты отдал ей книгу? спросил Пантолеон, посмотрел на дорогое убранство дома. В углу стояли две большие вазы из китайского розового фарфора совершенно одинаковые; стены украшены необычной лепкой с вкраплением позолоты.
Деметрий усмехнулся:
К гетерам не ходят без подарков, запомни это.
Но книга довольно редкая, тебе она могла ещё понадобиться, возразил Пантолеон.
У меня есть много таких книг, отговорился товарищ.
В это самое время из глубины дома вышла молодая хозяйка та самая девушка, которая так смутила Пантолеона возле обсерватории. На ней было красное платье, чёрные волосы были распущены, и в них искусно вплетена алая лента. Юноши поклонились, Деметрий первым вошёл в комнату, где уже хлопотала рабыня с напитками, Пантолеон стоял, словно превратился в каменное изваяние.
Ну что же ты не проходишь? спросила девушка, пытливо посмотрела на Пантолеона.
Он молчал. Хозяйка улыбнулась и, подойдя ещё ближе, протянула руку, чтобы обнять гостя.
Сам не помня, что произошло с ним, Пантолеон ощутил себя бежавшим вдоль пыльной улицы в противоположную от рынка сторону. Он был ещё сильнее смущён, краска залила его лицо, а на уме стояли сине-фиолетовые глаза молодой гетеры.
Придя домой, Пантолеон лёг и забылся сном.
Евсторгий ходил вдоль огромной залы, заложив руки за спину, наблюдал за тем, как рабы накрывали на стол, ставили перед гостем новые яства и вина.
Гость руководитель обсерватории Феофан из Александрии охотно ел свежие фрукты и поглядывал на хозяина. Родители учеников не раз приглашали его к себе для личной беседы, чтобы выяснить успехи своих сыновей, их прилежание и склонность к наукам для более обширного совершенствования знаний. Евсторгий, наконец, присел напротив и сказал:
Его мать умерла от тяжёлой болезни, когда мальчику едва исполнилось семь ровно девять лет назад. Однажды я случайно услышал разговор Пантолеона с художником, из которого понял, что сын мой поклялся стать врачевателем, дабы исцелять человеческие недуги. Скажите, уважаемый, что ближе ему по сердцу, и усерден ли он в науках?
Феофан допил остатки вина, отложил трапезу:
Пантолеон усердный ученик, и науки даются ему легко: силён он и в астрономии и философии, но, возможно, более склонен к врачеванию, как когда-то дал себе клятву. Я напишу письмо придворному лекарю Евфросиану в столицу Византии, куда и поедет Ваш сын.
Лицо Евсторгия повеселело, он велел подать ещё вина, а вместе с ним дал распоряжение позвать Пантолеона.
Юноша без промедления явился перед отцом, поклонился почётному гостю и ожидал дальнейших вопросов.
Он очень изменился с тех пор, как в первый раз пришёл в обсерваторию в сопровождении своего отца, вырос; в походке, голосе и манерах появилась уверенность, в глазах негасимая вера в молодость и свежие силы, которыми он и обладал.
Сын мой, завтра ты уедешь с письмом из Никомидии, чтобы встретиться с будущим учителем твоим. Я даю тебе всего день, чтобы ты попрощался со своими друзьями, ибо хочу исполнить волю твою, и ты сделаешься целителем.
Феофан увидел, что хотя юноша и обрадовался, но всё же оставался грустен и молчалив.
Ходишь ли ты к молодой гетере, что живёт рядом с обсерваторией? спросил он.