Не так-то просто вышивать в двенадцать лет, а именно столько лет мне исполнилось тогда. Я обернулась, потому что в моей комнате послышались шаги. Это была Секхет.
Г-жа Марджина, г-н Махмуд желает Вам что-то передать.
Как он себя чувствует, Скехет? спросила я.
Он ещё слаб, но я хорошо накормила его, и он уже успел отдохнуть с дороги.
Хорошо, скажи ему, что я сейчас спущусь к нему, сказала я, вновь надевая паранджу.
Дядя Махмуд всё ещё усталый с дороги и истощённый сидел за столом в гостиной, допивая свой чай с рахат-лукумом. В большой чаше лежали свежие плоды инжира, но он так и не притронулся к ним.
Я слышала, как со второго этажа из её комнаты доносились рыдания Лейлы. Я посмотрела туда и мысленно пожелала сестре спокойствия. Однако и моё внутреннее состояние оставляло желать лучшего. Но мне нужно было стать сильной, потому что никто в доме не был способен принимать серьёзные решения. Я подошла к столу и осторожно присела.
Вы хотели меня видеть, дядя Махмуд, сказала я, обратившись к своему столь неожиданному гостю, принёсшего в наш дом печальную весть, в которую совсем не хотелось верить. Он оторвался от чаепития и посмотрел на меня.
Да, я думаю ты Марджина старшая дочь Ахмета.
Я кивнула.
Вы правы.
А
Мама заболела, она не может спуститься к Вам.
Мне было неуютно в парандже, было душно, мне хотелось одним махом сбросить её с себя, чтобы глотнуть немного свежего воздуха. Но обычаи строго запрещали сделать это перед любым мужчиной, не являющимся твоим мужем, особенно в таком приличном уважаемом семействе, как наше.
Дядя Махмуд порылся в карманах своего халата, в том числе и во внутренних нагрудных карманах. Он достал оттуда атласный мешочек, аккуратно перевязанный розовой атласной ленточкой и протянул мне мешочек.
Что это? спросила я, кивнув в сторону мешочка.
Часть золота, которая причитается вам.
А Вы?
Он достал второй мешочек тоже атласный.
Это моя доля. У твоего отца тоже было золото, но, скорее всего, оно досталось тем горным стервятникам, которые разграбили наш караван.
Значит, Вы отдаёте нам свою часть?
Я видела печальную улыбку на смуглом лице дядюшки Махмуда.
Не сомневаюсь, Ахмет бы поступил точно так же, если бы он оказался на моём месте.
Помолчав немного, он продолжил:
Я слышал, Марждина, ты скоро выходишь замуж за сына визиря Бухары. Эти деньги тебе пригодятся на свадьбу и проведение полагающихся обрядов по усопшему.
Сквозь слёзы я произнесла:
Я благодарна Вам за Вашу честность, но.я не верю, не могу поверить, что отец погиб.
Но это так, это, действительно, так. И на этот раз тебе придётся поверить.
Я взяла золото и ещё раз поблагодарила дядю Махмуда.
Свадьба и предстоящая помолвка расстроились. Через несколько дней в наш дом, лишённый прежней суеты, пришёл какой-то человек, представившийся слугой Ибрагима Кадди. Через Сулейму он передал записку от своего господина, в которой говорилось, что визирь халифа просит извинения, однако помолвка отменяется ввиду произошедших печальных событий.
«Выражаю Вам своё искреннее сочувствие, г-жа Амина, скорблю вместе с Вами о смерти Вашего супруга Ахмета Джелиля. Предстоящая поездка в Иран по делам государственной важности делает невозможным запланированные события.
В Великую Пятницу я обращусь к сынам Аллаха с молитвами о райских садах для Вашего умершего супруга.
В день Жертвоприношения Курбан Байрам примите от меня этот дар за доставленное мной беспокойство, ибо сказано в Коране самим пророком Всевышнего: «А те, которые уверовали и творили благость, те обитатели рая, они в нём вечно пребывают».
В качестве «жертвы», упоминавшейся в письме было мясо ягнёнка и Коран в красивом, украшенном жемчугом, переплёте.
..С каждым днём матери становилось всё хуже и хуже. Она ослабела настолько, что просто не могла выходить из своей комнаты. Еда, которую приносили ей Сулейма и Секхет, так и оставалась нетронутой. И мне приходилось самой кормить её с ложки. Что касается Лейлы, то целыми днями она предавалась слезам.
На третий день я отправила Секхет к лекарю, потому что, будучи ребёнком, я пребывала в полной растерянности относительно самочувствия мамы.
Джабраил-абы пришёл через полчаса. Он поприветствовал меня и попросил проводить его в комнату мамы.
Я видела, как в щёлку двери выглянуло худенькое личико Лейлы. Я последовала за доктором, чтобы в случае чего исполнить все его дальнейшие распоряжения.
Перед тем, как войти в комнату мамы, Джабраил-абы спросил тихим голосом:
Когда это случилось?
Сразу же, как только она получила известие о смерти отца, ответила я.
Лекарь нахмурился, пригладил свою бороду.
У г-жи Амины всегда было слабое сердце. Плохая новость могла убить её.
Затем он вошёл в комнату и вышел из неё через какое-то время.
Видя моё нетерпение, Джабраил-абы произнёс:
Пока не могу сказать ничего утешительного. Будем надеяться на волю Аллаха.
Он воздел глаза к небу.
Я помолюсь за г-жу Амину.
После этого Джабраил-абы дал мне три баночки с какими-то порошками и посоветовал подавать больной трижды в день по ложке каждого порошка.
Будем надеяться на лучшее, напоследок сказал он, забрав протянутый ему мешочек с динариями, я навещу вас через два дня.
Но, несмотря на повторное посещение лекаря, состояние мамы практически не улучшалось.
С каждым днём она всё больше и больше слабела; синие круги под глазами стали ещё более заметными. Она сильно похудела. Однажды в последние дни октября я, надев свою паранджу, вышла на рынок, чтобы купить продуктов для обеда.
Секхет семенила за мной, неся корзинку, которая периодически наполнялась, несмотря на то, что деньги в доме уменьшались с катастрофической скоростью.
Я заметила группу всадников, ехавшую по центральной улице Бухары. Люди кланялись им, разбегаясь в разные стороны. Я не успела понять, в чём дело, как один из всадников осадил своего коня прямо перед моими глазами.
Он встал на дыбы, но я не испугалась, потому что мысли мои были устремлены на другое. Я думала о маме, о сестре Лейле; я думала о том, что случится с нами в будущем и не успела разглядеть остановившегося передо мной всадника. Но когда я посмотрела на всадника, я узнала в нём Салима Кадди.
Его глаза сузились, а на губах заиграла презрительная усмешка. Он даже не удосужился слезть с лошади и поприветствовать ту, которая в скором времени должна была обручиться с ним.
Я знаю, кто ты, сказал Салим, Я знаю, что ты очень красива.
Я пожала плечами:
Быть может, Вы дадите мне пройти, я спешу на рынок.
Отец отменил нашу помолвку, но ты могла бы танцевать для меня и прислуживать мне.
Слова этого властного выскочки, пользующегося авторитетом своего отца, разозлили меня, но я не подала вида.
Я Вам не рабыня, Салим Кадди!
Что ты себе позволяешь, дочь торговца! воскликнул Салим.
То же, что и Вы позволяете себе, раб своих желаний и прихотей!
Никто не учил меня быть дерзкой в двенадцать лет, так же, как никто не учил меня покорности.
..Праздник Курбан Байрам не удался. Мама умерла 27 октября в субботу вечером, когда сердца всех жителей Бухары были наполнены надеждой и счастьем. Надежда покинула мою душу, когда дом наш погрузился в Великую Скорбь.
Из дворца халифа доносилась праздничная музыка, столы ломились от угощений, там царили улыбки, радость и благоденствие.
Наш дом в эти дни был, словно, придавлен к земле. За считанные дни судьба моя погрузилась в Бездну, откуда вряд ли существовал выход в прежнюю беззаботную жизнь с её привычным размеренным ритмом, где можно быть покорной, не думая о дальнейшем, о том, что может произойти в будущем с тобой и твоими близкими..