Правда, что я могла сделать тогда несмышлёная девочка, ищущая Истину, или, по крайней мере, пытающаяся её найти?
К тот день и в ту ночь я не притронулась к еде. Лишь под утро я поела немного фиников и выпила чаю, уже остывшего к этому часу.
Я слышала, как в мечети муэдзин созывал людей на утренний намаз.
Я слышала их сонные голоса, улицы Бухары постепенно оживали, словно, муравейник, кем-то растревоженный.
К обеду в комнату вновь вошла Секхет. На ней было розовое платье и такие же розовые шаровары. Секхет была уже немолодой женщиной, о её судьбе я ничего не знала, знала только, что она всегда сочувствовала мне и со многим не соглашалась, что происходило вокруг неё, но предпочитала молчать и не высказывать своего мнения вслух. Так было спокойнее. Так, во всяком случае, ты мог дожить до преклонных лет в спокойствии.
Она нашла меня за уплетанием фиников, и я заметила лёгкую улыбку на её смуглом лице.
Секхет?
Я поспешила дожевать остатки фиников.
Ты ведь не расскажешь про курицу? с надеждой в голосе спросила я её.
Нет. Конечно, нет. Госпожа ждёт Вас у себя внизу. Она хочет поговорить с Вами.
Хорошо. Я идуа ты можешь съесть мой ужин. Всё равно я не притронусь к нему.
..Когда я вошла в комнату мамы, она сидела ко мне спиной и смотрела в окно.
Матушка, я пришла. Секхет сказала мне, что ты хотела видеть меня, произнесла я, чтобы обозначить своё присутствие.
Проходи, Марджина. Садись.
Мама указала мне на мягкую декоративную подушку подле себя. Я опустилась на неё.
Ты знаешь, почему я позвала тебя? спросила она меня, всё ещё всматриваясь в окно куда-то вдаль. Голос у неё был спокойный и в то же время серьёзный.
Нет, ответила я, но мне известно о том, что вчера в гости к нам приходила госпожа апа.
Мама повернулась ко мне лицом.
Прости меня, доченька. Ты, наверное, думаешь, что я очень жестокая мать. Но я просто беспокоюсь о твоём будущем. Женщина, исповедующая ислам, не должна быть дерзкой.
Разве я была дерзка? спросила я.
Госпожа апа посчитала твоё поведение дерзостью.
Она посмотрела в мои глаза.
Ты очень напоминаешь мне свою бабушку, которая обладала горячей кровью и могла постоять за себя.
С этими словами мама протянула мне медальон с изображением портрета очень красивой женщины с твёрдым уверенным в себе взглядом.
Это и есть моя бабушка?
Да. Её звали Расима, и она покинула этот мир в Самарканде в кругу своих друзей.
Друзей?
Мама вздохнула:
Потому что близкие не понимали её. Но я запомнила её слова. Она говорила: «Женщина не раба, чтобы быть наказанной за своё несовершенство».
Инстинктивно я поцеловала медальон, будто найдя в облике своей бабушки одну из своих союзниц.
Марджина, сказала мама, Поверь, девочка, я не хотела наказывать тебя, но быть женщиной с сильным характером огромный подвиг, который не каждой по плечам. Да и потом, Мадина-апа имеет огромное влияние в Бухаре, и нам скоро нужно выбирать для тебя жениха.
Но, мама, я не хочу замуж, возразила я.
Увы, доченька, здесь никто не спросит тебя о твоих желаниях. Здесь всё подчинено традициям, и для твоего же блага я хочу, чтобы ты соблюдала их.
Я с силой сжала в кулаке чётки.
Сейчас Секхет принесёт чаю с халвой, и ты с Лейлой и Сулеймой пойдёшь на рынок.
Сулейма была одной из служанкой в нашем доме.
Это будет маленькой компенсацией за то, что ты перенесла вчера. Я хочу, чтобы ты выбрала себе украшения для будущей свадьбы.
Чай был очень горячим, он буквально обжигал, но я любила халву, поэтому не могла отказаться от угощения. И потом, я была очень голодна.
Мама ласково погладила меня по голове, а мне очень хотелось, чтобы она обняла меня и приложила к своей груди, в которой билось материнское сердце. В тот день я впервые осознала место женщины и то, что мне придётся бороться за своё право быть свободной в этом жестоком мире.
Зато потом меня ждала настоящая радость море радости.
Я до сих пор люблю бродить по восточным рынкам. Ты, словно, попадаешь в некую загадочную страну, где вот-вот откуда-нибудь вылезет джинн и, улыбнувшись, скажет тебе:
Загадай своё желание, о, луноликая красавица, и я старый джинн, обязательно его исполню.
Джиннов, конечно же, не было, хотя Карина рассказывала мне, будто она действительно видела джинна на рынке в Бухаре.
И какой же он был? спросила я.
Точно такой же, каким описывается в «Тысяча и одной ночи», говорила Карина.
Тогда она просто таким образом хотела привлечь к себе внимание, но по своей душевной простоте я верила ей.
Верила, потому что мне хотелось верить, ведь у меня было столько желаний, а джинны почему-то не возникали передо мной, чтобы исполнить их.
И ты загадала желание? спросила я.
Карина кивнула и почему-то смутилась.
И каково же было твоё желание? не унималась я.
А ты никому не расскажешь?
Нет.
Карина огляделась по сторонам, чтобы никто не мог слышать нас, затем она прошептала мне на ухо:
Чтобы Салим посмотрел на меня, когда я буду проходить мимо.
Я знала, что Салим был сыном одного из приближённых к халифу визиря Ибрагима Каади. Мне он не нравился из-за своего высокомерия.
Часто я видела его сквозь прорези в парандже на празднествах на дворцовой площади или в то время, когда он вместе со слугами проезжал на конях по улицам Бухары или во время шествий.
В таких случаях полагалось низко кланяться, таким образом выражая своё почтение халифу и приближённым халифа.
Джиннов я представляла себе в большой чалме и бухарском халате из красивой разноцветной парчи, перепоясанных широкими поясами.
В тот день мы с Лейлой и Сулеймой переходили от одного прилавка к другому, выбирая сладости и украшения, а джинны так и не возникали перед нами.
Было очень жарко, а под паранджой этот жар казался почти невыносимым, и я пожалела о том, что я не маленький ребёнок, потому что девочки до десяти лет паранджу не носят.
Перед моими глазами всё пестрело и рябило, как в калейдоскопе.
Я не люблю носить паранджу, потому что считаю, что это унижает женщину, делает её заложницей собственного страха быть непринятой в обществе.
Лейла выбрала себе бусы, я же обратила внимание на браслеты тонкой работы. Они были сделаны из чистого золота с нежными рисунками. Затем я подошла к лавке, где торговали инжиром и купила несколько свежих плодов.
Корзинка Суленймы с каждым разом всё тяжелела, ведь мы складывали в неё свои покупки и приобретения.
Разумеется, скоро в ней появилась халва и шербет с орехами, свежая айва и груши.
Лейла подошла к лавке с шалями.
Выбирайте. Это очень красивые шали. Они привезены в Бухару из самого Багдада, сказал торговец, нахваливая свой товар.
Багдад это ведь так далеко, произнесла я.
Торговец мужчина средних лет закивал мне:
Да. Это далеко. Но нигде вы не найдёте такой красоты.
И он развернул перед нами несколько шалей. Я выбрала голубую, а Лейла розовую.
Когда мы вернулись домой с корзиной, полной покупок, Секхет уже накрывала стол к обеду, и пахло пловом.
Мама позвала меня и сказала:
Приходил господин Ибрагим Кадди визирь халифа.
Сам визирь? Но зачем?
Я видела, как она улыбнулась:
Скоро вернётся отец, и ты будешь помолвлена с его сыном Салимом.
Эта новость совсем не обрадовала меня.
Что может связывать сына такого видного чиновника с дочерью торговца?
Ты забываешь, дорогая, что твой дед Кемаль Джелиль кроме занятием торговлей был когда-то советником самого халифа Бухары.
Дедушка умер несколько лет назад, возразила я.
Но связи остались. Ты, я вижу, чем-то недовольна, произнесла моя мать с упрёком в голосе.
Мне не нравится Салим. Он очень высокомерен.
Как ты можешь так говорить, Марджина! Такое уважаемое семейство почтило нас своим вниманием. Ты обручишься с ним! И с завтрашнего дня ты сядешь за вышивание своего свадебного покрывала!