– Надо ее куда-нибудь перенести, – сказал он. Его голос звучал жестко и отчетливо.
У Агнессы создалось отчетливое ощущение, что вдруг у ее мира отвалилось дно.
– Но… но вы-то знаете, что пела за нее я!
– О, да… да, разумеется… – замялся Андре. – Просто… дело в том… это, видишь ли, опера… не знаю, как объяснить…
Уолтер взял ее за руку.
– А ты меня учил! – в отчаянии крикнула она ему.
– И ты оказалась очень способной ученицей, – кивнул Уолтер. – Она даже после долгих лет занятий не сможет петь, как ты. Но есть такое понятие, как «звездность». Не всякий человек может стать звездой, для этого тоже нужны задатки.
– Это то же самое, что талант?– парировала Агнесса.
– Примерно, но встречается куда реже.
Она посмотрела ему прямо в глаза. Лицо нынешнего Уолтера стало более сосредоточенным, обрело очертания и при свете рампы казалось весьма привлекательным.
Она рывком высвободила руку.
– Когда ты был Уолтером Плюмом, ты нравился мне намного больше.
Агнесса уже повернулась, чтобы величественно удалиться, но внезапно почувствовала на себе взгляд матушки Ветровоск. Взгляд насмешливо буравил ее спину.
– Э-э… надо перенести Кристину в кабинет господина Бадьи, – сказал Андре.
Свой фразой он словно бы разрушил некие чары.
– Ты абсолютно прав!!! – воскликнул Бадья. – И господину Зальцелле тоже нечего трупом лежать на сцене. Вы, двое, отнесите его за кулисы. А остальные… Представление все равно уже почти закончилось… Э-э… Так и есть… Опера закончилась…
– Уолтер Плюм!
Это появилась нянюшка Ягг, которая вела под руку госпожу Плюм. Мать Уолтера впилась в сына взглядом маленьких и блестящих, как бусинки, глаз.
– Ты что, был плохим мальчиком?
Господин Бадья, приблизившись, слегка похлопал ее по руке.
– Тебе, пожалуй, тоже стоит пройти ко мне в кабинет, – сказал он.
Он передал кипу нот Андре. Тот вытащил наугад первый попавшийся лист и сначала небрежно скользнул по нему взглядом, а потом глаза его вдруг расширились.
– Эй… да это же очень хорошо! – воскликнул он.
– В самом деле?
Андре просмотрел другой лист.
– Силы небесные!
– Что? Что такое? – не понимал Бадья.
– Я просто никогда… то есть даже я понимаю… этотум-ти-ТУМ-тум-тум… ага… Господин Бадья, это ведь не опера вовсе. Здесь есть музыка, но… да… танцы, пение. Но это не опера. От оперы это весьма далеко…
– И насколько далеко? Неужели ты хочешь сказать… – Бадья на секунду замолк, смакуя идею. – Хочешь сказать, что музыка и деньги все-таки совместимы?
Андре напел несколько тактов.
– Вполне возможно, господин Бадья.
Бадья просиял. Одной рукой он обнял Андре, а другой – Уолтера.
– Отлично!!!!! – воскликнул он. – Что ж, по такому случаю я всех приглашаю… попить чайку!!!!
Певцы и танцоры, кто поодиночке, а кто группами, покинули сцену. Теперь на сцене остались лишь ведьмы и Агнесса.
– Что, и все?– спросила Агнесса.
– Не совсем, – ответила матушка.
На сцену, пошатываясь, выбрался великий тенор. Чья-то милосердная рука забинтовала голову Энрико Базилики, и предположительно чья-то другая милосердная рука сунула ему тарелку спагетти. Последствия легкого сотрясения мозга, судя по всему, еще сказывались. Увидев ведьм, Генри Лежебокс поморгал, после чего заговорил как человек, утративший нить текущих событий, а потому предпочитающий держаться берега более старых, проверенных вещей.
– Ктотта дал мне 'гетти, – промолвил он.