Они называли бы тебя по имени, если бы знали, что ты богиня, предположила Лекса.
И тогда меня бы узнавали из-за моей божественности, а не моей работы.
А что в этом такого плохого? не поняла она. Возможно, изначально тебя бы узнавали из-за божественности, а потом ты бы стала известна благодаря своей работе.
Персефона не могла объяснить, почему для нее было так важно прославиться своими статьями, но это было так. Всю свою жизнь ей не удавалось то, для чего она была рождена, и хотя в том не было ее вины, она усердно трудилась в колледже. Она хотела, чтобы кто-нибудь заметил ее старания и не только потому, что она писала об Аиде и встречалась с ним.
Будь я на твоем месте, я бы не задумываясь стала жить этой жизнью, сказала Лекса.
Персефона покраснела, удивленная.
Все намного сложнее, Лекс.
Что такого сложного в бессмертии, богатстве и магической силе?
«Да все», хотелось ответить Персефоне. Но вместо этого она спросила:
Неужели это и правда так плохо желать скромной смертной жизни?
Нет, если только ты не хочешь также встречаться с Аидом, сказала Лекса.
Я могу делать и то, и то, возразила богиня. Она и делала всего несколько дней назад.
Так было, пока Аид был твоей тайной, пожала плечами Лекса.
И хотя Персефона с Аидом не подтвердили и не опровергли подозрения прессы, ей предстояло раскрыть их отношения, если она хотела сохранить работу.
Персефона нахмурилась.
Эй, произнесла Лекса, подливая вина в бокал Персефоны. Да не переживай ты так. Через несколько дней они переключат все свое внимание на какого-нибудь другого бога и какую-нибудь другую смертную. Может, Сивилла решит, что на самом деле любит Аполлона.
Персефона была в этом не уверена. В последний раз, когда они об этом говорили, Сивилла ясно дала понять, что ей неинтересны отношения с богом музыки.
Я пошла в душ, сказала Персефона.
Мысль об обжигающе горячей воде звучала все лучше и лучше. Ей не хотелось больше чувствовать на своей коже этот день, не говоря уж о том, что она по-прежнему ощущала себя окруженной мусором, и его запах до сих пор наполнял ее нос.
Когда выйдешь, посмотрим кино, предложила Лекса.
Персефона унесла свой бокал и сумочку в спальню. Бросив сумку на кровать, она направилась в ванную и включила воду. Пока вода нагревалась, она вернулась в спальню и отпила еще вина, а потом отставила бокал в сторону, чтобы расстегнуть платье.
Она замерла, почувствовав, как ее окружила магия Аида. Это было совершенно отчетливое ощущение покалывание зимнего мороза в воздухе. Она закрыла глаза и приготовилась исчезнуть. Аид уже не раз без предупреждения переносил ее в подземное царство, но вместо этого его рука легла ей под подбородок и его губы сомкнулись на ее губах. Аид поцеловал ее так, словно они не занимались любовью сегодня утром, и когда он отстранился, Персефона едва могла дышать, забыв про напряжение всего этого дня.
Ладонь Аида согревала ее щеку, и он провел по ее губам большим пальцем, пронизывая взглядом темных глаз:
Трудный день, дорогая?
Она открыла глаза и подозрительно прищурилась:
Ты следил за мной сегодня?
Аид даже не моргнул.
С чего ты взяла?
Ты настоял на том, чтобы Антоний утром отвез меня на работу наверняка потому, что уже знал, о чем пишет пресса.
Аид пожал плечами:
Я не хотел тебя беспокоить.
Поэтому позволил мне выйти прямо к толпе?
Он многозначительно приподнял бровь:
А ты вышла к толпе?
Ты был там! взвилась она. Я думала, мы договорились. Никакой невидимости.
Меня там не было, ответил он. А вот Гермес был.
Чертов Гермес.
Она забыла взять у бога плутовства обещание не рассказывать Аиду о толпе. Он наверняка сразу бросился в «Неночь» с улыбкой на лице, чтобы доложить о случившемся.
Ты ведь всегда можешь переместиться, предложил Аид. Или я мог бы отправить эг
Я не нуждаюсь в эгиде, перебила Персефона. И я предпочла бы не пользоваться магией в верхнем мире.
Если только не жаждешь отомстить?
Это нечестно. Ты знаешь, что моя магия становится все более непредсказуемой. А я не хочу выдать себя в качестве богини.
Богиня ты или нет, ты моя любовница.
Сама того не желая, девушка напряглась, потому что это слово ей не нравилось. По тому, как Аид прищурил глаза, она поняла, что он это заметил.
Бог продолжил:
Это лишь вопрос времени, когда кто-то, кто жаждет отомстить мне, попытается причинить тебе вред. Я позабочусь о твоей безопасности.
Персефона поежилась. Об этом она не подумала.
Ты правда думаешь, что кто-то может попытаться причинить мне вред?
Дорогая, я сужу человеческую природу уже тысячу лет. Да.
А ты не мог бы, ну, не знаю, стереть людям память? Заставить их забыть обо всем этом, она взмахнула рукой между ними.
Уже слишком поздно. Он на мгновение умолк, а потом спросил: Что такого ужасного в том, что все знают, что ты моя любовница?
Да ничего, торопливо ответила она. Дело в самом слове.
А что не так со словом «любовница»?
От него тянет изменчивостью. Словно я всего лишь твоя секс-рабыня.
Аид приподнял уголок рта:
И как же мне тогда тебя называть? Ты запретила использовать «моя царица» и «миледи».
От этих титулов я чувствую себя неловко, сказала она.
Персефона не знала, как еще объяснить, почему она попросила его не называть ее «моя царица» и «миледи», но к этому можно было добавить и то, что к этим двум ярлыкам она могла привыкнуть, а значит, стать уязвимой для возможного разочарования. От этих мыслей на нее нахлынуло чувство вины, но эхо разбитого сердца, от которого она страдала во время их разрыва, вынуждало ее быть осторожной.
Дело не в том, что я не хочу, чтобы все знали меня как твою любовницу просто должно же быть слово поприятнее.
Подружка? предложил Аид.
Она не смогла подавить смех.
Что не так с «подружкой»? сердито спросил он.
Ничего, быстро ответила богиня. Просто оно кажется таким малозначительным.
Их отношения были слишком напряженными, слишком страстными, слишком древними, чтобы ей было достаточно называться просто его подружкой.
Но может, это были лишь ее ощущения.
Лицо Аида смягчилось, и он завел палец под ее подбородок.
Ничто не может быть малозначительным в том, что касается тебя, сказал он.
Они смотрели друг на друга, и воздух между ними тяжелел. Персефоне ужасно хотелось протянуть к нему руки, прижаться к его губам своими, ощутить его вкус. Ей нужно было преодолеть всего лишь несколько дюймов, и между ними заполыхало бы пламя они бы нырнули в свою страсть так глубоко, что ничто другое больше бы не существовало.
Стук в дверь отвлек ее от этих мыслей, ввергнув ее сердце в исступление.
Персефона! Я заказываю пиццу. Какие-нибудь пожелания? крикнула Лекса.
Она прокашлялась.
Н-нет. Меня устроит то, что ты сама закажешь, ответила она через дверь.
Тогда ананасы с анчоусами. Поняла.
Сердце Персефоны все еще грохотало у нее в груди. После долгого молчания за дверью Персефона уже было решила, что Лекса ушла, но та вдруг спросила:
У тебя все в порядке?
Аид хохотнул и прильнул к ней, прижавшись губами к ее коже. Персефона выдохнула, запрокинув голову назад:
Да.
Снова долгое молчание.
Ты хоть слышала, что я собираюсь заказать?
Давай только с сыром, Лекса!
Ладно, ладно, слушаюсь, по тону ее голоса Персефона поняла, что подруга улыбается.
Персефона уперлась руками в грудь Аида и заглянула ему в глаза:
Не смейся.
Почему? Я слышу, как бьется твое сердце. Боишься, что тебя застукают с дружком?
Персефона закатила глаза:
Кажется, я согласна на «любовника».
Он ответил ей смехом:
А тебе не так-то просто угодить.
Настал ее черед улыбнуться:
Я бы дала тебе шанс, но, боюсь, у меня нет на это времени.
Глаза Аида потемнели, он еще крепче прижал ее к себе.
Я тебя не задержу, его руки вцепились в платье, словно он хотел сорвать его с ее тела. Со мной ты могла бы кончить за секунды. Тебе даже не придется раздеваться.